А ведь плевать, ну вот никак не задело ее присутствие в их спальне чужой женщины с тощей окровавленной спиной, хотя бы это была и Мила Леонтьева. Она удивилась, конечно, – Семен не интересовался такими женщинами, как Мила… Но, с другой стороны, откуда она это может знать? Ну, допустим, Мила была не во вкусе того Семена, которого знала Тина. Но ее не оскорбил сам факт измены, даже если он имел место. Ни разбитого сердца, ни уязвленного самолюбия, даже приблизительно ничего из того, что должна бы, по идее, чувствовать обманутая жена.
Ни горечи потери. Только безмерное удивление.
Она не почувствовала горя от смерти Семена. Гораздо больше ей жаль пожилого патологоанатома, которого она видела единственный раз в жизни, и совершенно голливудски красивого подполковника Реутова, который тоже пострадал. Но думая о Семене, она не чувствует горя.
– Я, наверное, чудовище.
Тина поднялась с пола, понимая, что никакая методика отсечения сейчас не сработает. Накопившиеся вопросы настоятельно требовали ответов, и дальше делать вид, что ничего не происходит, больше невозможно. Конечно, полиция должна заниматься расследованием, но вряд ли полиция сможет ответить на вопросы, которые волнуют ее.
И куда-то исчезла Елена Игоревна, и от этой мысли очень неуютно, потому что Елена Игоревна – единственный человек, который связывает ее с прошлым. И уж она-то все знает о том, что произошло и с ней, и с матерью в тот день, когда она забыла себя.
– Почему я никогда ни о чем ее не спрашивала? В тот день, когда умерла мама, – где была Елена Игоревна? А даже если ее не было в доме, она же все равно знала, почему я никогда не спрашивала?
Доктор Эмили Томпсон учила Тину отсекать ненужные эмоции. Это оказалось сложнее, чем говорила доктор, но Тина справилась, по итогу, и ее жизнь потекла спокойно и нормально. Она смогла найти для себя то, что помогало ей отсекать мысли, – путешествуя по миру, знакомясь с новыми странами и культурами, Тина сумела найти тот стержень, который помогал ей держаться и не помнить, не думать о ненужных вещах, которые она все равно не может изменить, и среди этих ненужных вещей каким-то образом оказалась ее мать, которая приходила только во сне. И во сне все было ясно и страшно.
И сегодня впервые за многие годы Тина смогла поймать воспоминание, которое удержала в реальности, – старинное фарфоровое блюдо и раскрошившееся шоколадное печенье на краю, и крошки. И клетчатая скатерть на круглом столе.
Круглом? Еще минуту назад она не помнила, что это был за стол. Но сейчас уверена: стол был круглый, и он ей нравился именно потому. Складки скатерти красиво спадали вниз, прямо перед глазами, до самого пола, а ножка стола была гладкой и прохладной, и…