Через мгновение он понял почему: глаза не желали открываться, а малейшая попытка движения причиняла почти нестерпимую боль. Голова болела так, что эта боль, казалось, заливала глаза и не давала им видеть.
Вместе с вдруг осознанной болью нахлынули и вопросы: где это я, господи? Что со мной? Откуда эта боль?
Вопросы взывали к памяти, но оказалось, что любая попытка мысли так же мучительна, как попытка пошевелиться или открыть глаза. Не зря говорят: шевелить мозгами, как-то отстраненно подумал он, моим, похоже, шевелиться больно.
Он попытался сориентироваться по звукам, но они ничего ему не говорили. Сквозь с трудом приоткрытые наконец веки он увидел только белый потолок и осознал, что лежит. Лежит на спине, и о том, чтобы встать или хотя бы сесть, кажется, и речи быть не может.
Голоса как будто приблизились, говорили громко и сердито, и каждый произнесенный звук неприятно отдавался в голове.
Говорят по-турецки, опять подумал он.
Потому что я в Турции. Простота и однозначность вывода понравилась ему и внушила надежду: я что-то соображаю, следовательно, я существую.
Живу.
Осознав эту мысль, он как-то вдруг, сразу вспомнил все, что с ним случилось. Господи, я все-таки жив! Что же это было, я так и не понял… и совершенно непонятно, где я и почему.
И эти голоса – чьи они? Мысли причиняли боль, словно они были материальны и действительно шевелились внутри черепа, но эту он заставил себя додумать. Что это за люди – друзья или враги?
Он с удивлением вспомнил, что у него, как оказалось, есть совершенно непонятные, неожиданные враги. И где – в Анталье, которую он привык считать чем-то вроде Сочи. Он бывал здесь, знал все эти отели и пляжи, он никак не ожидал ничего подобного… да где же я, в конце концов?!
После очередной попытки открыть глаза, он застонал и тут же пожалел об этом. А что, если это враги? Не безопасней ли затаиться и подождать, пока они уйдут? Или они не уйдут? Надо бы оглядеться, но это так трудно – белый потолок и ничего больше! Он скосил полуоткрытые глаза – белая стена и еще что-то, тоже белое.
Я в раю, с мрачным юмором подумал он. Добро пожаловать в Анталью – рай на земле! Все белое, и ангелы говорят по-турецки.
Этого языка он не знал совсем, не хотел знать, относясь к нему с высокомерием знающего английский. Зачем он ему – этот неблагозвучный, грубый восточный язык?! Те, с кем он имеет дело, знают английский, а с деревенщиной он дела иметь не желает. Они, эти гостеприимные, улыбчивые турки сами должны понимать, что их язык никому не нужен и что, если они хотят зарабатывать на туризме, им следует знать нормальные языки. Он так всегда и думал: нормальные языки.