Именно эту неподходящую минуту Нелл выбрала, чтобы тоненьким голосом спросить:
— Мама, а я задавака?
— Да! И хвастунья! Ты в сто раз хуже своего отца, а его самомнения хватит на десятерых!
Разревевшись, Нелл выскочила из коляски, едва она подъехала к крыльцу, унеслась в свою комнату и захлопнула дверь перед носом Крылышка Бабочки. Элизабет, которую Яшма избавила от Анны, не осталось ничего другого, кроме как удалиться рыдать к себе в комнаты. А когда слезы иссякли, ей опять привиделся Ли, стоящий на плоском камне над Заводью. «Он осквернил Заводь, — с тоской думала Элизабет. — Больше я никогда туда не поеду».
Той ночью свет горел в двух окнах: в спальне Руби в отеле и в спальне Элизабет в доме на горе; обе женщины вышагивали из угла в угол, не в силах уснуть. Утомившись в депо, Ли спал, как младенец, образ Элизабет не тревожил его. Он уже принял решение: до возвращения в Англию он ни за какие коврижки не подойдет к жене Александра и на пушечный выстрел.
Верный своему слову, утром он поцеловал мать и верхом помчался в Данли, к семейству Дьюи, которое давно ждало его в гости. Руби последовала за ним в экипаже, решив отпраздновать восемнадцатилетие Ли в Данли. Генриетта была почти ровесницей Ли и еще не встретила мужчину, который сумел бы завладеть ее сердцем. «Кто знает, — спрашивала себя Руби, — может, они понравятся друг другу? Вряд ли Дьюи будут против».
Но история с Александром и Софией повторилась: Генриетта была очарована Ли, а он не обращал на нее внимания.
— Да что это творится с детьми? — возмутилась Руби, обращаясь к Констанс.
— Если коротко — они не такие, как мы, Руби. Но тебя тревожат не Ли с Генриеттой. Что стряслось?
— Ли и Элизабет невзлюбили друг друга.
Вместо ответа Констанс впала в задумчивость.
Хитроумно подбирая самую аппетитную наживку для рыбалки в мутных водах, она окольными путями выспросила у Ли все, что хотела знать, истолковала его ответы и поняла, что он неравнодушен к Элизабет. Следовательно, рассуждала Констанс, может оказаться, что и Элизабет неравнодушна к нему. Но, будучи глубоко порядочными людьми, они — о, совершенно неосознанно, в этом Констанс не сомневалась — сделали вид, что рассорились и расстались. «Александр, ты даже не подозреваешь, как тебе повезло», — заключила Констанс.
Два с половиной месяца своего пребывания на родине Ли провел где угодно, только не в Кинроссе. В сопровождении воодушевленной Руби он катался из Данли в Сидней и обратно — на званые вечера, в театры, на балы и приемы; толпы юных поклонниц желали видеть его в Сиднее или пригласить в отцовский загородный дом. Избрав мать компаньонкой, Ли отдался веселью и забыл, как казалось Руби, обо всем на свете. С десяток девиц на выданье только и мечтали увлечь Ли, но он был слишком умен, чтобы попасться на такую удочку. В кругу молодых людей он поначалу не пользовался популярностью — до тех пор, пока один подвыпивший юнец не предложил ему померяться силами. Ли принял вызов и доказал, что ученики школы Проктора, несмотря на весь аристократизм и светские манеры, умеют постоять за себя. Однако, когда противник применил запрещенные приемы, церемониться с ним Ли не стал и продемонстрировал, чему научился у китайцев. После этого он был единодушно признан славным малым — несмотря на китайскую косичку и все прочее. Поговаривали, что Александр Кинросс, за неимением сыновей, избрал Ли главным наследником.