— Осенние цветы, — отозвался Александр. — Здесь все времена года перепутаны. Выпей шампанского. Тебе все равно придется привыкать к вину. Что бы там вам ни говорили в церкви, вино пили даже Иисус Христос и его женщины.
Простое золотое колечко жгло Элизабет палец, но не так, как второе, на том же самом пальце, с бриллиантом размером с фартинг. За обедом в день венчания, когда Александр преподнес ей это кольцо, Элизабет не знала, куда деваться от стыда; меньше всего ей хотелось смотреть на коробочку в руках Александра.
— Ты не любишь бриллианты? — спросил он.
— Люблю, люблю! — вспыхнув, поспешила заверить она. — Но разве прилично носить такие украшения? Оно же… слишком заметное.
Он нахмурился.
— Дарить бриллианты — это традиция, а бриллианты моей жены должны соответствовать ее положению в обществе, — заявил он, протянул руку над столом и сам надел кольцо Элизабет на средний палец. — Понимаю, сейчас тебе не по себе, но моя жена должна одеваться наряднее всех и иметь все самое лучшее. Всегда. Вижу, дядя Джеймс отнял у тебя почти все деньги, что я прислал, — ничего другого я и не ожидал. — Он криво усмехнулся. — У него снега зимой не выпросишь, у нашего дяди Джеймса. Но ты о нем можешь забыть раз и навсегда, — продолжал он, сжимая руку Элизабет в ладонях. — Отныне ты — миссис Кинросс.
Вероятно, выражение ее лица заставило его умолкнуть. С неожиданной неловкостью Александр вдруг вскочил.
— Сигара, — пробормотал он, направляясь к балкону. — Выкурю, пожалуй, сигару после еды.
На этом разговор и закончился; в следующий раз Элизабет увидела Александра уже в церкви.
И вот теперь она была его женой и ей предстоял ужин.
— Я не голодна, — прошептала она.
— Так я и думал. Хокинс, принесите миссис Кинросс бульону и суфле.
Остальные воспоминания об этом ужине Элизабет задвинула в самый дальний ящик памяти, чтобы больше никогда в него не заглядывать. Позднее она поняла, что растерялась, переволновалась и встревожилась только потому, что все случилось слишком быстро, под натиском чуждых ей эмоций. О приближающейся первой брачной ночи она и не думала: ее пугала перспектива вечного изгнания с нелюбимым мужем.
Событие, которое Мэри многозначительно именовала «это», или «акт», произошло в кровати Элизабет: едва она переоделась в ночную рубашку, а горничная удалилась, дверь в глубине комнаты отворилась, и в спальню вошел Александр в вышитом шелковом халате.
— А я к тебе, — с улыбкой объявил он, задувая пламя в газовых рожках.
Вот так-то лучше, гораздо лучше! Элизабет просто не могла сейчас его видеть, а в темноте надеялась мужественно пережить «это» и не опозориться.