Подростки, оказавшиеся в полной тьме, услышали — глухо, сквозь стены как скрипнула калитка.
— Ушел… — выдохнула Вика. — Как ты думаешь, отпустит он нас или нет?
— Не знаю, — хмуро ответил Стасик. — Но, мне кажется, отпустит… Сейчас, я свет включу, я успел заметить, где здесь выключатель.
Он ощупью пробрался по комнате, щелкнул выключателем. Свет был тусклым и слабым — но и он в первое мгновение ослепил ребят.
Комнатка, совсем маленькая, ещё меньше казалась из-за старомодных громоздких предметов, которыми была заставлена: большой пузатый диван, огромный, покрытый вытертым ковриком, сундук вместо прикроватной тумбочки: на этом сундуке стояла большая настольная лампа с разлапистым абажуром видно, эта лампа играла роль ночника, её можно было включать и выключать, не вставая с кровати, в отличие от большого света — и лежали стопки старых газет и журналов. Между стеной и изножьем дивана чудом вместился огромный комод, одна дверца которого не открывалась — диван мешал. Словом, свободного пространства в комнате было очень мало, и оттого возникало ощущение глухой духоты.
— Что-то вроде запасной спальни, да? — спросила Вика, осматривая обстановку. Она включила ночник, в комнате сразу стало теплее и уютней от рыжеватого, приглушенного абажуром, света ночника, отбрасывавшего золотистый круг на сундук и край дивана. — Выключи большой свет, попросила она.
Стасик выключил большой свет, и им сразу стало уютней — насколько они могли вообще уютно чувствовать себя в той ситуации, в которую попали.
— А теперь расскажи мне все, — потребовала Вика. — Откуда взялся этот мужик, и что ты вообще натворил.
— Я не все тебе рассказал… — проговорил Стасик.
— Это я понимаю, — кивнула Вика.
Стасик сел на диван рядом с ней, свесил руки, положив сомкнутые ладони между колен.
— Я с этим мужиком познакомился ночью, когда предварительно осматривал квартиру… Ну, ту, в которой мы были. Я ведь… Я сначала думал, что мне надо умереть. Понимаешь, чувствовал себя обязанным уйти вслед за Катькой. Ну, раз я так её любил, то, значит, теперь и мне на земле места нет. Как-то вот так я это представлял. Я должен был доказать всем, как я её любил, что-то вроде этого. То есть, я хочу сказать, меня бы устроило, чтобы никто не догадывался, что я погиб из-за любви к ней, после всего… После того, как ей попользовались другие. Это бы глупо выглядело, да? Но если б я умер ради нее, то для меня это стало бы доказательством всему свету, что я сумел… Ну, в общем, понятно. Я обследовал дом, обнаружил, что одна из квартир, частью окон глядящая на кладбище, находится как раз в серединке между ещё незаселенных этажей. Ну, словно котлета в гамбургере. И я проник туда ночью… И встретился с этим мужиком. Я не знал, кто он, и что он такое. А он сперва принял меня за одного из тех малолетних воришек, что шарят по незаселенным квартирам и снимают сантехнику, чтобы загнать на толкучке. Вообще-то там и сторожа есть, и все такое, но сторожа тоже мышей не ловят… А он так подумал, потому что застал меня в ванной, где я пробовал воду и очень обрадовался, увидев, что горячая идет. Понимаешь, я сперва думал, что погляжу в бинокль на все похороны, от и до, приблизительно представлю по времени, когда дым из трубы будет… будет Катькой, вот этот миг уловлю… Или дождусь, когда Катькины родители выйдут из крематория и поедут домой. Потом я собирался вскрыть себе вены. А ведь пишут, что лучше всего вскрывать вены в горячей ванне — так наверняка… В общем, мы с этим мужиком разговорились, он меня раскрутил на откровенность. И я ему рассказал о своей любви и обо всем… Он поинтересовался у меня, на какой день и во сколько назначены похороны Катьки, потом сказал: «Что ж, отговаривать тебя не буду, не по мужицки это, отговаривать. Могу лишь попросить, чтобы ты сам передумал. А если не передумаешь, то я готов тебе помочь. В том смысле, что, как ты хочешь, помогу тебе скрыть от всего света причину, по которой ты уходишь из жизни. Есть у меня одна задумка… Но давай потолкуем накануне похорон.»