– Ас салом…
Он, не повернув головы, прервал:
– Ты кто?
– Дядя этой девушки, брат её покойного отца.
Гадо перевёл на меня невыразительный взор:
– Ладно, сойдёшь и ты. Значит, слушай, дядя: Зухуршо пожелал взять… Как её имя? А, неважно… Пожелал в жены. Как это у вас, по обычаю, говорят? «Я пришёл, чтобы ты взял нас в родственники…» Или вроде того…
– Вах! – восторженно ахнули женщины.
– Счастлива ты, девочка, да буду я жертвой за тебя…
– Командир-красавчик, меня замуж не позовёшь? – крикнула вдова Шашамо, разбитная бабёнка.
Глупые бабы! Они словно забыли, что это неприлично свататься при народе. Наедине должны сваты беседовать с родителями, чтоб при отказе не потерять лица. Гадо отказа не опасался. И в моем согласии не нуждался. На словах соблюдая обычай, силком забирал девушку. Будто на колхозной ферме, да простится мне грубое сравнение. Когда корову ведут на случку к быку, зоотехнику в голову не приходит расспрашивать, хочет она или не хочет…
Зарина с высоты камня смотрела на меня в упор. Взгляд говорил: «Ну что, дядюшка, опять струсишь?»
Я опустил глаза и сказал:
– Большая честь для нас… Мы очень сожалеем…
– Что ты бормочешь?! – холодно осведомился Гадо. – О чем сожалеете?
– Она просватана. Обещана одной почтенной семье. Мы бы и рады отменить сговор, но невозможно…
В это время из-за женского круга вдруг вынырнул Шокир, словно таракан в кувшине с шербетом всплыл:
– Что-то не слышали мы о каком-нибудь сговоре. А, Джоруб? Поделись с нами – кто жених?
Будь он проклят, Горох! Я растерялся. Скажу, не таясь, испугался. Однако Гадо неожиданно для меня отрезал:
– Если этот человек, брат покойного отца, говорит, что обещана, значит, так и есть. Кому, как не ему, знать.
Он повернулся ко мне:
– А ты, брат покойного, коли столь крепок в слове, обещай, что пригласишь на свадьбу.
Я забормотал приглашения, но Гадо хлопнул меня по плечу и пошёл, словно в пустоте, сквозь расступавшийся народ. По пути аккуратно, как и прежде, перешагнул через труп… Лишь тогда я осознал, как тихо вокруг. Люди молчали и смотрели на меня. А я не мог опомниться, поражённый, что все разрешилось столь быстро и просто.
Шокир громко сказал:
– Подносят девоне-дурачку сахарную халву, а он просит: «Дайте редьку».
Глупой этой насмешкой он словно какой-то сигнал подал – мужчины, оттеснивши женщин, разразились упрёками:
– Что случилось, Джоруб?! Умный человек, а и впрямь как девона…
– О себе не печёшься, почему об обществе не подумал?
– Сто лет такой удачи ждали, а ты её по ветру развеял.
– На весь кишлак беду навлёк…
Один Шер меня поддержал: