Теперь она задумала раскопать папину могилу.
Утром вошла на летнюю кухню и встала эдакой Царицей ночи в синем вдовьем платье. Мама, сидя на корточках на земляном полу у очага, мыла посуду после завтрака. Была она в своей обычной красной рубахе до пят, платке, в штанах изорах и босиком. Я сидела поодаль и перебирала горох.
Бахшанда, не глядя на маму, обратилась к Мухиддину. Обычно я перевожу, но она почему-то привела собственного толмача.
– Тётя Вера, оча говорит, идите отца смотреть.
Мама подняла голову.
– Какого отца?
Мухиддин смутился.
– Моего… И вот её тоже, – он кивнул на меня.
– Ваш отец теперь в своём раю, развлекается с гуриями, – сказала мама. – Любимое его занятие. Мне в этой компании делать нечего.
Не хочет простить, что меня просватали за этого парнишку, Карима. Смешно! Пусть кто-нибудь попробует меня заставить… Но мама сильно переживает и тревожится. Надеюсь, Мухиддин, мой юный братец, не понял, что она сказала. Во всяком случае, не подал вида.
– Оча говорит, если хотите остудить сердце, идите посмотрите.
– У меня сердце и без того холодное, – сказала мама и принялась споласкивать тёплой водой деревянные блюда и голубые китайские пиалы.
Бахшанда молча вышла. Я спросила Мухиддина:
– О чем это она?
– У нас обычай есть. Если о мёртвом сильно горюют, говорят: «Позовите Хатти-момо, пусть она пойдёт, вскроет могилу». Приходит Хатти-момо, открывает могилу, люди ещё раз смотрят на покойного.
– Слушай, а зачем раскапывать? Остались же фотографии.
– Я не знаю. Обычай такой. Оча захотела.
– А ты пойдёшь?
Мухиддин приосанился:
– Это не для мужчин. Так только женщины делают. И то тайком. Если мужчины узнают, будут ругаться. Обязательно помешают. Мусульманская вера запрещает.
Шкет, малявка, а туда же! Представитель сильного пола. Младше меня, а нос задирает.
– Ну, раз ты мужчина, то и запрети ей.
Мухиддин тут же сник, из джигита превратился в испуганного мальчишку.
– Что, не можешь?! Ну, наябедничай настоящим мужчинам, что женщины хотят могилу раскопать.
Он ещё больше перепугался:
– Ты что! Меня оча убьёт. Заринка, пожалуйста, ей не рассказывай…
Он тётю Бахшанду как огня боится. Я видела, как она его по какому-то делу посылала. На солнцепёке плюнула за землю – чтоб обернулся прежде, чем плевок высохнет. Таймер поставила. Его будто ветром сдуло. Знал, каково придётся, если не уложится в срок.
– Иди, иди, мужчина. Не расскажу.
Он бочком, бочком и – подальше от греха. Когда он ушёл, я сказала маме:
– Раз ты отказалась, я пойду.
Она возмутилась:
– Даже думать не смей! Ты не какая-нибудь дикарка.