Праотцом, Адамом всех коктейлей был предок современного «маяка», хотя и с измененными ингредиентами. Название у него было простецкое, неавантажное: «турка». Брали высокий и вместительный кубок, до половины наполняли его ликером мараскином, выпускали туда сырой желток, доливали коньяком и выпивали все это на одном дыхании.
Трактиров было много. Но Бубновский был самый отменный, самый посещаемый публикой («чем хуже, тем — лучше») и самый страшный из всех.
По узкой; очень крутой и опасной лестнице они спустились в подвал под трактиром, знаменитую «бубновскую яму». Где-то высоко остались «чистые покои» с купцами, приказчиками, «парой чая» и торговыми сделками.
— Двадцать ступенек, — глухо долетал откуда-то снизу голос Чивьина. — Считайте там, не оступитесь.
Он шел впереди, как Вергилий. За ним спустился во мрак Алесь — со ступеньки на ступеньку. Макар замыкал шествие, как тот ангел-хранитель, что сберег для культуры и поэзии Дантову душу.
А снизу, навстречу им, все явственнее доносился какой-то странный гул, подобный адским стенаниям: безумные выкрики, вопли отчаяния, хриплый хохот, сквернословие, плач.
Кто-то рыдал, кто-то глухо стучал чем-то о столешницу — возможно, головой, — кто-то скулил, кто-то кричал тем очумелым диким голосом, каким кричат, когда привидится «зеленый змий» или «демон зла».
— Бу-бу-бу… Боже… боже… боже… Бу-бу-бу.
— Красные собаки… как слива… И щиты на мордах… Бейте их, бейте их…
— Полов-вой, желаю казенной… Соленый огурец с ветчиной…
— Пой-мал, гляди ты… Поймал… Вот мразь!.. И язык высунул…
— Ты ему пузо пощекочи или крест на него, нечистую силу.
— И вот, понимаешь, тут тебе храм искусства, а я беру ее за зад…
— Все они такие… Ты лучше налей.
Огромный низкий подвал, глубокая подземная яма без окон, с единственным входом. Несколько столов со скатертями, наподобие онуч, «трупы» смертельно пьяных у стены.
Остальное все разгорожено на маленькие каморки, где с дверью, а где и с занавесками вместо двери.
Тускло, как в бане, светили сквозь испарения, туман и дым синие газовые рожки.
— Как тут Бабкина Пуда Иудовича найти? — спросил Чивьин у полового.
— Вон, — ткнул пальцем в одну из каморок парень с разбойничьей мордой.
— Наверное, еще трезвый. Они под утро напиваются до бесчувственного состояния.
Зашли в каморку. Газовый рожок. Стол. Четыре стула. Кроме них только-только стать половому. Перегородки из голых досок. Смрад и грязь. Отовсюду крик, словно молотом, бьет по голове. За столом, опустив голову на лиловую от вина — хоть выжимай! — скатерть, спит человек в кафтане старого покроя.