Ощущение этого одиночества, незнакомого и волнующего, как вершина высокой ледяной горки, незаметно, без мыслей, переменило его.
– Я ничего не говорила маме. Скажу, когда ты найдешь работу. Ты ведь скоро ее найдешь?
– Да, скоро.
– Она будет знать, что все у меня хорошо, и тогда обрадуется.
Нежно, будто пробуя новую дорогую вещь, она провела ладошкой по его груди.
Следующим утром он поехал в мастерскую, где сколачивал табуреты и где не был уже много лет, ехал как на пепелище, не имея никакого замысла, с тем лишь расчетом, что там, может быть, встретит своих людей и они объяснят ему, что делать. Мастерская, к его удивлению, оказалась не только жива, но разрослась, и теперь там не занимались прежними мелочами – делали двери, богатые, с окошками из фигурного стекла, и красивые оконные рамы из дерева. Только подходя, он увидел в окно, что работают там, как и прежде, немые, обрадовался, хотя никого из нынешних работников не узнал. Но, на его счастье, остался там начальник, что был в пору табуреток и посылочных ящиков, – пожилой человек с грубо отесанным квадратным лицом, и сам такой же грубый – Игорь Борисович. Как раз выходил он из своего кабинетика, и Шурик столкнулся с ним.
Игорь Борисович его узнал, спросил, не здороваясь:
– Откуда к нам?
– Наниматься пришел, – ответил Шурик, стараясь быть развязным.
Руки начальника описали что-то возмущенное и сказали:
– Думаешь – что? Пришел и взяли?
– Я же работал здесь.
– Здесь все работали, – криво усмехнулся Игорь Борисович, – а теперь тут все другое. Видел? Не табуретки.
Шурик кивнул. Уговаривать, тем более спорить, он не умел и потому повернулся, чтобы идти. Но рука ухватила его сзади за воротник.
– Какой обидчивый, – сказал начальник с той же недоброй усмешкой и затолкал в свой кабинет за старой дверью, выкрашенной грязно-зеленой краской. Он сел, достал из ящика стола толстую цветастую газету, показал ее, как на уроке, и положил на стол:
– Запомнил? Называется «Работа всем». Выходит раз в неделю, по четвергам, продается в киосках и так, с рук. Покупай ее, читай внимательно, с карандашом. Там и для нас кое-что бывает. Ты только столяр?
– Могу красить машины.
– Ну вот, уже лучше. Эта газета старая. Но ты ее возьми все равно. Потренируйся. Все, иди.
Пока Шурик поворачивался к двери, начальник сказал ему вдогонку:
– Заходи иногда. Может, я кого уволю.
С того дня и до следующего четверга газета – двухнедельной давности – числилась его единственной добычей. Подкатывала мысль сходить к дяде, который, конечно, может все. Но Шурик вспомнил, как наврал ему тогда, на картошке, будто работает, и дядя, конечно, это помнит, начнет выяснять что и как, а врать больше одного слова он не умел, да и не приходилось.