Федор Иванович встал в очередь к окошку регистратуры. Перед ним было всего два человека, но тот, что стоял первым, спорил с женщиной в окошке о каких-то непонятных анализах, справках, адресах, и женщина говорила, как строгая учительница, уверенно отбивала каждую его фразу, и несколько раз доносилось: «Нет мест в стационаре, я ж вам говорю, нет…» Но тот не отступал, доказывал что-то свое. Федор Иванович подумал, что продолжаться этот разговор может бесконечно, а впереди еще один и некоторые пытаются залезть без очереди. Он сжался, готовясь к поединку с женщиной в окошке, но неожиданно споривший человек ушел, а стоявший перед ним молча сунул в окошко бумаги, женщина что-то черкнула в них, и Федор Иванович оказался с ней лицом к лицу. Вблизи он увидел: это была очень уставшая женщина. Испытывая неосознанную нежность ко всем уставшим людям, он разом забыл прежний страх.
– Здравствуйте, – сказал он. – Тут парень, по голове его ударили…
– Пьяный?
– Нет вроде. Я его на трассе подобрал.
– Бомж?
– Кто его знает, он в машине моей, надо бы помочь довести его…
– Паспорт.
– Мой?
– Его! – крикнула женщина.
– Откуда я знаю, есть у него паспорт аль нет, – тем же тоном ответил Федор Иванович. – У него голова в крови.
– Мужчина, здесь у всех все в крови, – вдруг сказала она спокойно. – Ожидайте. Хотя сразу вам говорю, мест в стационаре нет, берем только особо тяжелых. И без паспорта не принимаем. Ожидайте, – повторила женщина, уже не глядя на него.
Федор Иванович отошел от окошка раздраженный – той женщиной и самим собой. Он так и не понял, чего и кого ему нужно ожидать, но уточнить побоялся. Будто утешая этот позорный страх, в голове крутилась возмущенная фраза: «А если и пьяный? Пьяным, выходит, можно бошки разбивать, да?»
Он вышел на улицу. Лохматый, тяжелый снег опускался в свете ярких фонарей над входом. Федор Иванович постоял немного, подошел к машине, открыл дверь: спасенный лежал, опершись на локоть, закинув голову на спинку сиденья, и глядел на него неподвижными огромными глазами.
– Паспорт у тебя есть? – спросил громко, с досадой.
Тот замотал головой.
Федор Иванович плюнул и выругался. Вдруг подумал, что та остановка по малой нужде оказалась для него несчастливой. Часы показывали половину двенадцатого, жена уже, наверное, мечется по дому, ругает его старое сердце и такую же машину. Можно бы попросить кого подсобить, затащить этого в приемный покой, оставить и уехать – не выкинут же его, такого, в конце концов…
Вдруг он увидел: два шофера разговаривают возле бело-красной машины. Узнав близкую себе породу, сбросил растерянность и подошел к ним. Поздоровался и – неожиданно, против намерения своего – спросил тихо и деловито: