– Шпигулин…
Неуверенный молодой женский голос в трубке замолк, слышалось только, как шелестит бумага.
– Ну я Шпигулин, говорите, чего хотели.
Шелест прекратился.
– Александр Александрович Шпигулин у вас проживает?
– Не проживает он здесь.
– Он по вашему адресу зарегистрирован.
– Зарегистрирован, но не живет. – Константин повысил голос. – Это кто вообще звонит?
– Центральное РУВД. По нашей базе Александр Александрович зарегистрирован по этому адресу. Родственник ваш?
– Допустим.
– Давайте без «допустим». Обнаружен труп, на нем паспорт с регистрацией. Вам надо прийти на опознание…
– Какой труп?
– Нужно прийти в морг на опознание…
– Подождите, женщина, какой труп?!
– Обыкновенный. Знаете адрес морга? Если не придете в течение суток, будет похоронен как безродный.
За дверью раздался голос дочери:
– Па-ап, иди есть.
Последнее слово было «безродный», он перебирал его в уме, не понимая смысла, оглушенный самим звуком этого слова.
– Ждать не будем, – повторила дочь.
Он собрался с силами, выдохнул:
– Без меня.
Больше его не беспокоили. Он сидел какое-то время неподвижно, откинув голову на высокую, как у судей, спинку кресла, плети рук доставали до пола – будто отдыхал он после бани, красный, мокрый, слабый…
На полке под телефоном белел обрез массивного ежедневника: он потянулся за ним, нашел номер, набрал.
– Аня, умер Шурик. Что делать?
Анна не узнала голоса: то был женский голос.
Он повторил:
– Что делать… слышишь?
После недолгого молчания Анна сказала сухо:
– Пока не знаю. Позвоню тебе через десять минут. Через десять.
Она сидела на стуле возле тумбочки со старым серым телефоном, думала, закусив карандаш.
Минуты через три она говорила в трубку:
– Светочка, тебе надо идти… да… некому больше… не может он, и не пойдет… Во что бы то ни стало, слышишь, во что бы то ни… Его похоронят как безродного, этого нельзя допустить… узнаешь его… и еще по ногам, они красные, в язвах… да, вспухшие. Светочка, не бойся, миленькая, ничего не бойся. Звони мне сразу. Сразу!
Светка все исполнила в точности. Даже документов у нее не спросили, достаточно было сказать: «Я двоюродная сестра». По пути она собиралась с духом, изо всех сил старалась выгнать из себя злую фантазию, рисовавшую то, что ей предстояло увидеть, и перед тем, как открыть дверь, зажмурилась до мерцания в глазах, но зрелище оказалось кратким, как пощечина.
– Ваш? – спросил человек в синем халате, откинув клетчатое покрывало.
Она увидела только губы и тут же ответила:
– Наш.
Человек закрыл покрывало.
Ей передали прозрачный полиэтиленовый пакет, в котором были какие-то документы и сберкнижка. В сберкнижке, почти новой, без следов частого пользования, машинной, будто вышитой строчкой, значился остаток – четыреста тридцать четыре рубля. Две предыдущие строчки извещали, что основная сумма – семьдесят с лишним тысяч – ушла с книжки давно, еще осенью.