| Поэтому монсеньер поспешил взять свою сестру из монастыря, покуда ее еще не успели постричь и облачить в монашеское одеяние (из всего, что ей приличествовало, оно было самое дешевое) и отдал ее в качестве залога в жены очень богатому откупщику, у которого было все, кроме знатного происхождения. |
| Which Farmer-General, carrying an appropriate cane with a golden apple on the top of it, was now among the company in the outer rooms, much prostrated before by mankind-always excepting superior mankind of the blood of Monseigneur, who, his own wife included, looked down upon him with the loftiest contempt. | И теперь этот самый откупщик носил жезл с золотым шариком и вместе со всеми другими ожидал в зале выхода его светлости; все перед ним заискивали и относились к нему с необычайной почтительностью, - все, за исключением высокородных родственников монсеньера: эти существа высшей породы, и в первую очередь его собственная супруга, смотрели на него сверху вниз и обращались с ним как нельзя более пренебрежительно. |
| A sumptuous man was the Farmer-General. | А какая роскошь царила в доме генерального откупщика[30]! |
| Thirty horses stood in his stables, twenty-four male domestics sat in his halls, six body-women waited on his wife. | Тридцать лошадей стояло у него в конюшнях, две дюжины лакеев торчали в передней, полдюжины камеристок обхаживали его жену. |
| As one who pretended to do nothing but plunder and forage where he could, the Farmer-General-howsoever his matrimonial relations conduced to social morality-was at least the greatest reality among the personages who attended at the hotel of Monseigneur that day. | Человек этот не прикидывался, будто он что-то делает, а просто тащил и грабил всюду, где только возможно, (впрочем, супружеские его отношения безусловно способствовали укреплению общественной нравственности), а посему среди всех персонажей, собравшихся сегодня во дворце монсеньера, генеральный откупщик представлял собой нечто несомненно реальное. |
| For, the rooms, though a beautiful scene to look at, and adorned with every device of decoration that the taste and skill of the time could achieve, were, in truth, not a sound business; considered with any reference to the scarecrows in the rags and nightcaps elsewhere (and not so far off, either, but that the watching towers of Notre Dame, almost equidistant from the two extremes, could see them both), they would have been an exceedingly uncomfortable business-if that could have been anybody's business, at the house of Monseigneur. | Потому что, сказать по правде, в этих великолепных залах, пленявших взоры своим пышным убранством, чудесными произведениями искусства и всем, что могло бы удовлетворять самый изысканный вкус, было что-то ходульное, не настоящее; потому что, если, приглядевшись к ним, вспомнить толпы страшных пугал в лохмотьях и колпаках, ютившиеся где-то там (да и не так уж далеко, ибо сторожевые башни Нотр-Дам, возвышавшиеся почти на равном расстоянии между этими двумя полюсами, взирали на тот и на другой), видно было, что все это как-то очень непрочно держится, но вряд ли кому приходило в голову задуматься над этим на приеме у монсеньера. |