Они не отрывали глаз друг от друга.
Джонатану показалось, что теперь он больше, чем какой-либо другой мужчина, узнал о Томасине де Баллестерос. Косвенно, не напрямую.
И испытал непреодолимое желание – спросить! Задать еще вопрос. Это было, как идти вдоль коридора, в котором множество запертых дверей. Что там кроется за ними? Какой-нибудь приятный сюрприз? Или то, что никогда не захочется увидеть? Так было один раз в Редмонд-Хаусе, когда Джонатан неожиданно открыл дверь и увидел, как лакей ублажает себя, разглядывая что-то вроде картинки из модного женского журнала. Так что, никаких вопросов больше, потому что один вопрос потянет за собой другой, потом еще один и так далее, пока эта женщина окончательно не запутает его.
– Вы поняли? Здесь вашей вины не больше, чем моей.
Так они какое-то время посидели в благочестивой тишине, как два сообщника.
– Скажите, Томми… Можно мне называть вас Томми? В имени де Баллестерос слишком много слогов, а от Томасины – каша во рту.
Он заметил в ее глазах удивление и вспыхнувшее затем раздражение.
– Меня назвали в честь отца. Мое имя настоящее. А вы можете называть меня Томми, если я буду величать вас так, как мне захочется.
– Согласен. Скажите мне… Что вы собираетесь делать с сердцами, которыми жонглируете, Томми?
– Я выйду замуж за обладателя одного из них, Джонни.
– Только не Джонни. Лучше Джон. Выберите его, как конфетку в коробке? И опять же в один прекрасный день жонглеры отходят от дел, отправляются в отставку.
Томми помолчала.
– Я слышала, что надвигается ваша отставка, – наконец усмехнулась она.
О господи! Уже весь Лондон в курсе.
– Посмотрим, – непроницаемо сказал Джонатан.
Теперь Томми заулыбалась.
Повисла тишина. Джонатан не торопился ее нарушить. Тишина в теплой комнате убаюкивала.
Неожиданно над головой раздалось шуршание, будто чьи-то шажки. Очень мелкие шажки.
Джонатан поднял глаза к потолку.
– Мыши? – вслух удивился он. – И жирненькие?
– Угу, – уклончиво ответила Томми, не поднимая головы.
Легкое шуршание на потолке двинулось в противоположном направлении, за ним последовал глухой стук.
Томми отпила эль, хлюпнув при этом.
– Кстати, волосы у меня не рыжие, – неожиданно заявила она.
– О, я знаю. Скорее, это цвет бычьей крови.
– Бычьей крови?!
Джонатан тихо засмеялся.
– Хорошо, давайте скажем, что они цвета красного дерева. Я назвал их рыжими, чтобы подразнить Аргоси, который может описывать вас, используя только возвышенные метафоры. С ним такое случается, когда ему хочется произвести на женщину впечатление. Он по-настоящему добрый парень, и я надеюсь, что вы будете милы с ним. И я сказал так, чтобы позабавить и вас. И это сработало. Вы назвали меня хорошеньким.