Слезаем подальше от прибрежных щупалец.
– Ну как прошла ночка? – поинтересовался Борис весело. Скабрезным намеком разит как перегаром от алкаша.
– Ничего так, – пожимаю плечами.
– Море впечатлений, – сказала Катя, прикрывает кулачком рот, слегка прочищает горло.
– Щупальца, да… – покивал Борис. – До вас не дотянулись?
– Ну, до меня дотянулось одно, – призналась Катя. – Но я утихомирила быстро, через полминуты уже осело…
– Через минуту, – возразил я.
Мы с Катей тихо шипим друг на друга, выясняя сей принципиально важный вопрос, Борис наблюдает с отеческой улыбкой.
– Рад, что живы.
Здесь же решили позавтракать. Если что – рванем обратно на стену, под защиту липких хлыстов серны. Развели костер, Борис расщедрился: шашлык не из рычуна, а из волкоршуна. На мой вкус, жестковато, но Борис достал из торбы бутылочку соевого соуса, и жизнь стала по-настоящему прекрасной. Вместо хлеба закусываем хорошо просоленными крекерами.
Журчим чаем, Борис рассказывает о Колыбели.
– А долго еще идти? – спросила Катя.
– Не знаю. Руины непостоянные, наверняка знать нельзя. Может, за следующим поворотом, а может, придется бродить неделю.
За поворотом города не оказалось. Чешем дальше, что делать. Тужусь вообразить Колыбель, вдруг это приблизит ее к нам. Хотя… если воображу не такой, как на самом деле, не станет ли она дальше?
Впрочем, мысли больше занимает не Колыбель, а Катя. Чувства теперь можно не скрывать, разве что от Бориса. Хотя он, конечно, знает, но нам нравится играть в заговорщиков: воркуем за его спиной, обнимашки, поцелуи, а когда оборачивается, тут же делаем вид, что просто идем, взявшись за ручки, даже смотрим в разные стороны. А отворачивается – беззвучно прыскаем, косясь друг на друга.
Конец коридора, арка украшена по бокам статуями, ветхими, кого изображают, не понять. Где-то впереди, за стеной – глухой ритмичный грохот.
Мы замерли.
Стена поперечного коридора впереди, в тени за аркой, со страшным грохотом выплевывает плиты, за ними вылетел волкоршун. Борис едва успел упасть лицом в пол, наши с Катей спины впечатались в стены по разные стороны от хищника, окатило каменной шрапнелью, лизнула пыль, волкоршун серьезно ранен, половина перьев блестит бордовым, но зверь пронесся мимо как пущенный из гаубицы, а за ним – морозавр. Ослепил блеск ледяных ножей на хребте, коридор вмиг побелел от наросшего на кирпичах инея. Капель превратилась в сосульки.
Стихло.
Мы шелохнулись, на нас хрустнули корочки льда.
– Так-то, ребятки, – сказал Борис, поднимаясь, ладони хлопают плащ, лед сыпется. – Реакция надежней бронежилета.