- Друзьями мы с тобой никогда не были, - осадил его Тихойванов.
- Ну, нет так нет, - легко согласился Георгий. - Я, правду сказать, никудышный товарищ был. А почему, знаешь? Слишком хромоту свою переживал, злость да зависть к вам, здоровым, заедала. Кабы не это, у меня, может, вся жизнь по-другому сложилась бы. Это сейчас мудрости поприбавилось...
Тихойванов присел на шаткий стул, осмотрелся. Взгляд его задержался на длинной, узкой вазе с пыльным бумажным цветком, прикрученным к проволочному стеблю.
- Что смотришь? - издали заметил Волонтир. - У вас, кажется, такая же была? Она, ваза-то, довоенная еще, но не ваша, ты не сомневайся. Я ее днями на свалке подобрал. Жиреть люди стали, такое добро выбрасывают. А мне она приглянулась, взял на память.
- На память?
- Ну да. До войны такие в каждом доме были. Как посмотрю на нее, время то вспоминаю, молодость свою. - Он хмыкнул и покачал головой. Помнишь, как меня Митька до крови избил? Да что спрашивать, помнишь, конечно. Я ведь тогда влюбленным ходил в эту... ну, Нинку-то Щетинникову. Смешно... К брату ревновал. Он с ней тогда амуры крутил, любился до войны. А меня завидки брали. Люто завидовал, ох, люто! Господи, думал, ну почему у меня, а не у него нога увечная, почему?! - Волонтир замолчал, искоса посмотрел на гостя. - Неприятно тебе слушать? Ты скажи, если что...
Тихойванов промолчал.
- Да... так вот я и говорю: смотрю на вазу эту и жизнь свою непутевую вспоминаю, ребят наших дворовых. Мало нас осталось: ты, да я, да мы с тобой. Ну, Нинка еще... Хорошие хлопцы были, а, Федор?
- Хорошие, да не все, - сухо откликнулся Федор Константинович.
Волонтир поставил чайник на огонь.
- Знал, что упрекнешь. - Он подошел к дивану, но не сел, а втиснулся между диваном и этажеркой, от чего слоники, стоявшие на верхней полке, пошатнулись. - Съеду я отсюда, Федор, в другой город съеду. - Он пощупал карман рубашки, вынул оттуда мятую пачку "Севера", но она была пустой, и Волонтир смял ее совсем, отбросил в угол. - Думал, доживу свой век здесь, да невмоготу стало, уеду.
- Может, это и к лучшему.
- Ты б хоть поинтересовался почему?
- Неинтересно.
- А я все же скажу. Причина, Федя, в том, что надоело мне косые взгляды ловить. - Настроение Волонтира резко упало. - Жестокий ты человек, пойми, что в такой срок любую вину простить можно, а ты без всякой моей вины волком смотришь. Спросить, за что - не ответишь. Меня вон в сорок девятом привлекали, дело завели, как на пособника, а какой из меня пособник, если мне тогда пятнадцать всего стукнуло? Как завели, так и прикрыли, чист я оказался - и юридически, и с любых других сторон. Я это к чему, Федор? К тому, что не ответчик я за брата и не хочу, чтоб вину его мне приписывали.