|
| What should he say? | О чем писать? |
| He could no longer recall anything of what he had been relating a little while back; not an anecdote, not a fact, nothing. | Он ничего не мог припомнить из того, что рассказывал за обедом, ни одного анекдота, ни одного факта, ничего. |
| All at once the thought struck him: | Вдруг ему пришла мысль: |
| "I must begin with my departure." | "Надо начать с отъезда". |
| And he wrote: | И он написал: |
| "It was in 1874, about the middle of May, when France, in her exhaustion, was reposing after the catastrophe of the terrible year." | "Это было в 1874 году, в середине мая, в то время, когда обессиленная Франция отдыхала от потрясений роковой годины..." |
| He stopped short, not knowing how to lead up to what should follow--his embarkation, his voyage, his first impressions. | Тут Дюруа остановился: он не знал, как связать это с дальнейшим - с отплытием, путешествием, первыми впечатлениями. |
| After ten minutes' reflection, he resolved to put off the introductory slip till to-morrow, and to set to work at once to describe Algiers. And he traced on his paper the words: | Минут десять спустя он решил отложить вступительную часть на завтра, а пока приняться за описание Алжира. |
| "Algiers is a white city," without being able to state anything further. | "Алжир - город весь белый..." - написал он, но дальше этого дело не пошло. |
| He recalled in his mind the pretty white city flowing down in a cascade of flat-roofed dwellings from the summit of its hills to the sea, but he could no longer find a word to express what he had seen and felt. | Память вновь нарисовала перед ним красивый чистенький городок, ручейками домов с плоскими кровлями сбегающий по склону горы к морю, но он не находил слов, чтобы передать виденное и пережитое. |
| After a violent effort, he added: | После долгих усилий он прибавил: |
| "It is partly inhabited by Arabs." Then he threw down his pen and rose from his chair. | "Часть его населения составляют арабы..." Потом швырнул перо и встал из-за стола. |
| On his little iron bedstead, hollowed in the center by the pressure of his body, he saw his everyday garments cast down there, empty, worn, limp, ugly as the clothing at the morgue. | На узкой железной кровати, на которой от тяжести его тела образовалась впадина, валялось его будничное платье, поношенное, измятое, скомканное, всем своим отвратительным видом напоминавшее отрепья из морга. |
| On a straw-bottomed chair his tall hat, his only one, brim uppermost, seemed to be awaiting an alms. | А шелковый цилиндр, его единственный цилиндр, лежавший вверх дном на соломенном кресле, точно ждал, чтобы ему подали милостыню. |