— Э-э-э… — начал было комендант. — Да как же… Да они ж ее… Да…
— Разберется, — безразлично парировал выходящий декан. — Не проклянет, так плюнет.
И он ушел. Осталась я с чувством грандиозной подставы в душе, метла — с чувством абсолютного отсутствия стыда и совести и черт, Прыгачес С., — с меховыми трусами. И вот я, не выдержав, с нескрываемым любопытством спросила:
— Слушайте, а трусы вам зачем?
Черт после моего вопроса побагровел и прорычал:
— А вам, Григорьева, зачем?
— Э… эм… чтобы были, — нашлась с ответом я.
— Вот-вот, — гневно глядя на меня, пробормотал черт.
— Да, но у нас-то они для приличия, — продолжила я изыскания на тему меховой детали чертового гардероба.
Черт, прищурившись, прошипел:
— Видел я ваше «приличие», такое «приличие» не то что людям, чертям стыдно показывать!
Как-то невольно поправила юбку, натягивая пониже, и продолжила:
— Но у меня-то они под одеждой спрятаны, а вы непонятно с чего под свою шерсть их маскируете…
— Григорьева! — вопль черта не дал договорить.
А я что, я только спросила, ну ведь действительно странно это…
— Штаны это! — продолжал орать комендант. — Короткие штаны! А меховые, потому что мы свой народ уважаем и одеваемся в соответствии с традициями!
Традиционные трусы — звучит гордо.
— Хватит ржать! — взревел черт, нервно ударяя хвостом по столу.
— Да что вы, милейший, я даже не улыбаюсь, — попыталась заверить собеседника.
Но таки он был прав — просто традиционные тру… ладно, штаны, но все равно весело же, и ухохатывалась не только я, метлу тоже сотрясала характерная дрожь.
Глядя на все это, Прыгачес психанул и прошипел:
— В общем, так, Григорьева, на первом этаже шестая и седьмая комнаты загажены так, что в них жить невозможно, вот иди и разберись! Пошла, я сказал!
И я пошла, точнее, мы с метлой пошли. Да мы побежали просто, чтобы, едва выйдя в коридор и закрыв двери, поспешить отойти подальше прежде, чем меня разберет хохот.
Но стоило мне оглядеться… и смех погиб в зародыше.
Потому что здесь было так грязно! Вот просто до ужаса грязно! Пол оказался липким, причем настолько, что каблуки прилипали. Стены грязные, обшарпанные, со следами еды, когтей и пятен, о происхождении которых даже думать не хотелось. И с трудом угадывалось, что когда-то пол был черным, а стены красными, потому что сейчас и то и другое представляло собой пятнистый натюрморт с гнилыми огрызками яблок, окурками, ошметками еды, битой посудой и шматами грязи повсюду!
Ужас!
Нет, не так, а — ужас-ужас-ужас-ужас!
И ко всему прочему тут — воняло. Дико. Непередаваемо дико, причем парфюмом. Таким горьким мужским парфюмом, от которого глаза резало. И вонь становилась все сильнее, и сильнее, и…