- Слушай, Сильва, - ответил я. - Дневник ведь - это самое тайное, что есть у человека. Ты просто хочешь, чтобы я всю душу перед тобой наизнанку вывернул, а в моей душе есть много такого, чего тебе знать нельзя.
Тогда вдруг Сильва остановилась на всем ходу и говорит:
- Ну, прощай.
- Да ведь тебе дальше.
- Раз между нами нет ничего общего, то зачем же мы будем ходить вместе, - говорит Сильва. - Ты иди своей дорогой, а я пойду своей дорогой.
- Постой, Сильва, как это такое "между нами нет общего"? Это буза. Между нами даже очень много общего. Но ведь не хочешь же ты, чтобы я вдруг перед тобой разделся до самого гола.
- Ну, если ты уже всякие гадости начал говорить, тогда я и сама не захочу иметь с тобой ничего общего.
Я даже чуть-чуть обиделся.
- Я никаких гадостей не говорю. Я даже не знаю, почему ты приняла это за гадость. А что я тебя не уважаю, то - вот послушай.
И тут я прочел ей свое стихотворение:
Мне помнится весь разговор твой умный
И наш контакт немой средь этой школы шумной...
Пускай с другими ты ведешь беседы,
С тобою полон я, а без тебя я пуст.
- Ну и что же? - говорит Сильва. - Это очень плохие стихи. Гораздо было бы интересней твой дневник. Неужели ты меня считаешь настолько девчонкой, что даже думаешь, будто я не могу отнестись серьезно? Да, впрочем, погоди. А если я дам тебе с в о й дневник, тогда ты дашь мне почитать свой?
- А разве у тебя есть дневник?
- Тебе, - подчеркнула Сильва, - тебе я могу сказать: есть.
- И ты дашь мне его почитать?
- Конечно, дам. Потому что считаю тебя своим другом. Только под условием, что ты дашь мне свой.
- Можно подумать до завтра? - спросил я.
- Ну уж нет! Такие вещи не откладываются до завтра. Я думала, ты мужчина, а оказывается, ты - мальчик.
Хотя мне было очень мучительно, но, с другой стороны, очень хотелось почитать Сильвин дневник. Я сказал:
- Только ты должна дать мне слово, что никому и никогда. Понимаешь? И кроме того, даже со мной самим п р о э т о не разговаривай. Как будто ты его и не читала.
- Даю слово, - торжественно сказала Сильва. - И в доказательство того, что я не из любопытства, я тебе первая принесу завтра свой дневник.
13 августа.
Так как многие из наших ребят были на "Кармен", то захотели ставить оперу у себя в школе. Я предлагал "Кармен" и поставить. Причем брался сам спеть роль тореадора (я уже пробовал), а дона Хозе мог бы спеть Колька Палтусов, у которого очень сильный дискант и вполне может сойти за тенор.
Но Людовика Карловна сказала, что "Кармен", да и вообще взрослая опера, не годится и что мы не справимся. Она тут же вытащила из своей папки детскую оперу под названием "Грибной переполох" и предложила нам поставить ее. Она тут же нам ее и сыграла. Видал я разную бузу на сцене, но никогда не думал, что может быть написана для сцены, да еще с музыкой, такая полная ерунда. Например, начинается с того, что царица Репа поет: