Заново проигрывая в голове все детали расследования, агент уставился прямо перед собой. Я знала, что он вспоминает все события того дня, и готова была поставить последний доллар на то, что каждая секунда навсегда въелась ему в память. Можно ли было сделать что-то еще? Где он облажался? Похитили ее, или она уехала из города по собственной воле?
Каждый из тысячи вопросов отражался болью на лице Гусмана. На том самом лице, которое было слишком молодым для такого количества морщин.
Он снова встал, вышел из комнаты, но через секунду снова вернулся.
— Зачем? Зачем Син так поступать?
Отличный вопрос. Все это время Мэнди наблюдала за мужем полными любви глазами.
— Он не виноват. Правда. Он замечательный следователь. Никто и не думал подозревать Син. И никто, даже я, не знал, на что она способна.
— Вы знаете, почему она это сделала?
— Она нас видела, — улыбнулась Мэнди. — Видела, как мы друг к другу относимся, как друг с другом разговариваем, и решила, что я ее брату не подхожу. Он был квотербеком, звездой футбольной команды, старостой в выпускном классе. Ему суждено было вершить великие дела. А меня Син возненавидела. Считала, что я его не люблю. — Мэнди коснулась щеки мужа и помолчала, ожидая моего ответа. — Она ошибалась. Мы всегда так разговаривали, но ни у кого из нас и в мыслях не было унижать или оскорблять друг друга. Так мы по-своему выражали свою любовь.
Я решила передать этот ответ Гусману своими словами:
— Ваша сестра так поступила, потому что она чокнутая дура.
Мэнди усмехнулась.
— Она не понимала ваших отношений, — продолжала я перефразировать услышанное, — не понимала, почему вы так разговариваете друг с другом.
— В смысле?
— Ну, вы постоянно друг друга подзуживали и подкалывали. Для вас это было игрой, своего рода выражением привязанности. Ваша сестра этого не поняла.
— Мы всегда так живем. То есть жили. Я любил Мэнди больше всего на свете.
— Даже больше футбола? — спросила жена Гусмана, и я с трудом поборола печальную улыбку.
— Она… Ее больше нет?
До сих пор я не осознавала, что все это время он лелеял надежду.
— Мне очень жаль, агент Гусман.
— Ожерелье! — воскликнула Мэнди, внезапно о чем-то вспомнив.
Я выслушала ее объяснения и передала Гусману:
— Вы подарили жене ожерелье в тот день, когда уезжали на конференцию. Вы бы пропустили годовщину, поэтому преподнесли подарок раньше. Ожерелье у вашей сестры, в шкатулке с драгоценностями. Оно порвалось, когда… Во время нападения.
Я чувствовала, как в агенте растет напряжение. Он не хотел верить. Всеми силами отвергал правду, но я говорила то, что знать не могла. Отрицать это было невозможно.