Некоторое время брат молчал.
Я не собираюсь судить отца и оценивать его поступки. Возможно, ты не поймешь меня, - женщинам недоступны глубокие мысли, - но я не считаю себя несчастным оттого, что я его сын и обречен умереть в тюрьме. Старший брат рассуждал точно так же. Тогда я не соглашался с братом, не понимал его. А сейчас понимаю. В последние годы жизни, когда отец находился в изгнании, он часто перечитывал поэму "Лисао" ... ("Л и с а о" - поэма великого китайского поэта Цюй Юаня (III в. до н. э.).)
Я подавляю чувства и стремленья,
И оскорблениям не внемлю я.
Чтить чистоту и умереть за правду
Так в старину учили мудрецы.
(Перевод А. Ахматовой.)
Эта мысль мне близка - видно, так судил рок. Нет, это не смирение - я принимаю это но доброй воле. Здесь, в темнице, тело наше сковано. Но дух свободен. Здесь перед нами раскрылись все формы духовной жизни, и потому наше существование достойно человека. Да, мы живем в заточении... Что ж, таков истинный облик властителей. Но здесь существуют и привязанности, и земные страсти... (Брат бросил беглый взгляд на клетку господина Кинроку.) Здесь свой маленький мир, точь-в-точь такой, как и повсюду, здесь мир людей... Даже если бы мы жили на воле, в том, внешнем мире - не все ли равно? Мир, окружающий человека, так же тесен, как наша темница. Да, это так, всегда и повсюду... Ведь люди, живущие на свободе, нередко сами уходят от мира, становятся отшельниками... Что ты на это скажешь, Эн? Задумывалась ли ты над тем, что находятся люди, которые сами лишают себя свободы, добровольно покинув мир?
- Это потому, - ответила я, подумав, - что такая жизнь им по вкусу. Каждый понимает свободу по-своему. А я так мечтаю взглянуть на этот греховный мир, который оставляют монахи, и хоть немножко пожить там...
Мне вдруг захотелось рассмешить брата, напомнив ему слова Сэй-сёнагон (Сэй-сёнагон- придворная дама, жившая на рубеже Х-XI вв., автор прославленной классической книги "Записки у изголовья".):
"О проповедник, бесчувственный деревянный чурбан!.."
И еще мне хотелось добавить: "Господин Кисиро говорит, что женщинам недоступны глубокие мысли, зато у мужчин они так глубоки, что напоминают темную бездну, в которой ничего нельзя разглядеть..."
После этого разговора я поняла, что судить поступки отца нам запрещено.
Не потому, что это нарушало заповедь почтения к родителям. Сомнение в деяниях отца, в его величии потрясло бы самые основы нашей жизни в заточении, которая длилась уже больше двадцати лет, лишило бы ее смысла и не принесло бы нам ничего, кроме глубокого разочарования и отчаяния.