- Супруга сэнсэя на будущий год опять будет с прибылью...
В здешних краях рождение ребенка называется "прибыль".
Эта новость почему-то ошеломила меня.
- Она сама тебе об этом сказала? спросила я. На будущий год? Когда же?
- Зачем говорить, и так понятно... Должно быть, в апреле... - отводя взгляд, ответил Дансити.
А ведь я совсем недавно встретила жену сэнсэя и ничего не заметила. Не заметила того, что бросилось в глаза даже молодому мужчине Дансити...
Какая непростительная рассеянность! Мне захотелось спрятать глаза от Дансити, так остро ощутила я что-то невыразимо мужское, чем повеяло от него в эту минуту. Странный гнев и обида против воли вспыхнули в сердце. Я не могла простить ему, почему он заметил то, что ускользнуло от меня, женщины.
Но самый тяжкий удар нанесло мне письмо сэнсэя, полученное в тот день.
On писал, что сочувствует моей тревоге, вызванной болезнью матушки, понимает, как много мне приходится хлопотать в связи с постройкой нового дома, и потому хотел бы навестить нас, но сплетни о его недавнем видите и без того уже гуляют по городу Коти. "А посему, - гласило письмо, - сейчас я намерен некоторое время воздержаться от посещения Вашего дома..."
- Послушай, Дансити, ты тоже слыхал эти сплетни? - пораженная, спросила я Дансити.
- От злого языка никто и никогда не убережется... - неохотно ответил он под моим испытующим взглядом.
- Но о чем же тут сплетничать? Неужели все это так серьезно, что грозит неприятностями сэнсэю? Дансити молчал.
- Или, может быть, бывшим узникам даже после освобождения нельзя общаться с людьми, как всем прочим? - вырвалось у меня. Во мне заговорила оскорбленная гордость, гордость дочери человека, бывшего когда-то верховным правителем клана. Но Дансити понял мои слова по-своему и окончательно растерялся.
- Нет, что вы, не в том дело, совсем не в том... Все это потому, что госпожа о-Эн такая красавица... - запинаясь, проговорил он с видом человека, у которого пыткой, против воли, вырывают признание.
Мне вдруг вспомнилось, как несколько дней назад к нам явился чиновник из Коти проверить, где и как поселились бывшие узники, и потом болтал везде и повсюду, что госпожа о-Эн выглядит ну прямо как двадцатилетняя девушка... Когда мне передали эти слова, я почувствовала себя оскорбленной. Мне вспомнился липкий взгляд этого ничтожного, грязного человека, взгляд, ползавший но мне, как слизняк, и воспоминание это еще усилило чувство унижения...
- Ты тоже смеешься надо мной, Дансити!..-в сердцах вырвалось у меня.
Да, я сердилась. Но не так, как тогда, на чиновника. В этом гневе было что-то радостное, от чего трепетало сердце, и я смутилась. Но Дансити, снова не сумев разглядеть, что творилось в моей душе, окончательно пришел в замешательство.