— Приятный вечерок, старина.
Уж это точно: темно-багровый, отдает тухлыми яйцами и озаряет сверху вспышками выстрелов. Больше не о чем и мечтать. А уж тем более тому типу, к которому мы ехали, приятель.
Мы катили по улице, которая выглядела так, словно ее изначально замостили с трещинами на проезжей части; окна большинства окаймлявших дорогу маленьких, ветхих домов были забиты досками. Берни остановился перед одним из строений — коричневым, а может, желтым цементным кубиком, в переднем окне которого мерцали голубые отсветы от экрана телевизора. В замусоренном дворе ветер носил обрывки бумаги и пластика. Берни повернулся ко мне и приложил палец к губам. Это означало, что нам надо вести себя тихо.
Мы вышли из машины, причем я спрыгнул на землю совершенно бесшумно. А Берни, открывая дверцу, что-то задел, скорее всего мусорный бак. В окне дома на другой стороне улицы появилось лицо и тут же исчезло. Мы подошли к окну на фасаде цементного кубика. Шторы были задернуты, но не до конца, и нам удалось разглядеть Даррена Куигли. Он с банкой пива в одной руке и сигаретой в другой устроился в одних трусах в большом мягком кресле, и на его дряблом лице и тощей груди играли голубые отблески телеэкрана. Сам телевизор я не видел, но по звуку определил, что Даррен смотрит передачу Национальной ассоциации гонок на серийных автомобилях. Мы, я и Берни, тоже иногда переключались на этот канал, только долго не выдерживали — это я о себе говорю, потому что меня сразу начинало клонить в сон. Мы двинулись к двери, и Берни постучал. Изнутри доносился рев автомобильных моторов. Напарник постучал громче. Моторы стихли.
— Кто там?
— Друзья, — ответил Берни.
Раздались звуки шагов. Все ближе и ближе к двери, и человек остановился.
— Что за друзья?
— У каждого человека есть друзья, — рассудительно заметил напарник.
— Джокко? На тебя вроде не похоже.
— Мы друзья еще лучше, чем Джокко.
— У меня нет друзей лучше, чем Джокко.
Берни замолчал. Я ведь, кажется, упоминал: если собираются несколько человек, Берни всегда самый умный, — следовательно, и молчание в данном случае было самым правильным поведением. Дверь приоткрылась — совсем немного, поскольку ее удерживала цепочка. Выглянул Даррен — глаза остекленевшие, тяжелое дыхание сильно отдает пивом.
— Я вас не знаю, — бросил он.
— Знаете, — возразил напарник. — Чета вы должны помнить.
Даррен покосился на меня и снова перевел взгляд на Берни.
— Вы тот проходимец, благодаря которому я лишился работы.
— Вот об этом мы и хотим с вами поговорить.
— Чувствуете себя виноватым? Не поздновато ли?