Разъезжались усталые гости.
Глухая полночь, меня давно ждут дома, волнуются.
Бегу по темной заснеженной улице – вот наш дом, окна веранды светятся, толкаю дощатую калитку.
Крышка гроба, прислоненная к штакетнику у крыльца, кажется алой. Нашитое из белых полосок ткани восьмиконечное распятие резко выделяется на этой пронзительной красноте. Три ступеньки, у средней незакрепленная доска, много раз чиненая.
Женщина стоит передо мной в потоке электрического света, бьющего с веранды, – загорелая, черноволосая, в красной кофте с глубоким декольте и узкой черной юбке, широко и весело улыбается мне, спрашивая: «Кто там?»
– А вы кто?
– Своя!
Присматриваюсь, но никак не могу вспомнить… Дальняя родня, что ли…
– А гроб во дворе зачем? – недоумеваю я.
Неизвестная делает серьезное лицо и тихо сообщает:
– Недолго осталось…
– Кому?
– Всем!
– Простите, что вы несете?! Кто вы такая?! Я вас не знаю, так что убирайтесь отсюда, и гроб свой прихватите.
Она как ни в чем не бывало идет на веранду и продолжает орудовать у плиты. Несколько ошалев от ее наглости, вхожу следом:
– Что вы делаете?
– Поминальный обед.
– Еще чего! – возмутилась я. Схватила ее за руку и потащила вон из дома.
Она и не сопротивлялась, только посмеивалась.
Сошла с крыльца, но направилась почему-то не к калитке, а во двор, к сараю.
– Эй! – крикнула я. – Пошла вон отсюда!
А она будто не услышала. Шмыг к лестнице – и мгновенно взлетела на сеновал, мелькнула алым пятном и юркнула под крышу.
Я бросилась за ней, поднялась по лестнице, дернула дверцу – заперта изнутри.
Кулаком стукнула:
– Немедленно выходи!
Прислушалась – тишина. Но как будто дымом потянуло.
– Да ведь она там пожар устроила! – испугалась я. – Сарай сожжет и сама сгорит!
Густой дым полез из щелей меж досками сеновала.
Я закашлялась и открыла глаза.
Снова скверный сон, значит…
Морозный рассвет в окно; солнце в сверкающей дымке, запуталось в ветвях вишен, снопы колючих лучей, сквозь разрисованные инеем стекла.
Я зажмурилась. Вылезать из-под одеяла не очень-то хочется, повернулась на бок, как вдруг вчерашняя книга соскользнула с дивана и глухо стукнулась об пол.
Бабушка в соседней комнате растопила печь, слышно, как потрескивают дрова, позвякивает посуда.
Надо вставать.
В умывальнике ледяная вода, стою, поеживаясь.
– Ты чего же без тапок, – беспокоится бабушка, – ну-ка, обуйся! – и подсовывает мне войлочные шлепанцы.
На печи кастрюлька – в ней пшенная каша, розовая от томления. К каше положены яйца вкрутую, да еще бабушка затевает жарить гренки из батона.
Дед выходит из своей комнаты, спрашивает, хочу ли я какао. Когда я была маленькая, он мне сам варил его. Но я какао не хочу, мне бы проглотить завтрак – и к друзьям, на горку.