— Да, правильно. Когда я об этих жучках думал, я представлял их себе очень красивыми… А когда ты была маленькая, ты верила сказкам?
— Конечно, верила.
— Я тоже. И до сих пор я всегда всему верю. Только как кончу читать, сразу вспоминаю, что это только сказка. И мне всегда жаль, что так не бывает на самом деле. Например, как жаль, что только в сказке нашла Золушка в орешке красивое вышитое платье и башмачки!
Бобеш на минутку задумался и потом продолжал:
— И как это люди могут так выдумывать, я просто не знаю…
— Что, Бобеш? — не поняла мама, потому что она уже перестала его слушать.
— Я говорю, как только сообразили написать, что в орешке нашлось все, что было нужно Золушке? Знаешь, мама, я вспоминал однажды об этой сказке, когда купался с Франтишеком в корыте — знаешь, тогда, когда он плакал… В общем, когда ему попало мыло в рот. Я, помню, смотрел тогда на мыльные пузыри, и сколько в одном маленьком пузырике было разных вещей! Там было и окно, и стол, и картинки, и все-все, что только есть в комнате. Но такое все маленькое-маленькое… Все вошло в один пузырь, как и Золушкино платье в орешек… И теперь я читаю, мама, замечательную книжку. Мне ее дала Силушка.
— Разве ты снова дружишь с Силушкой? Ведь ты говорил, что никогда больше с ней дружить не будешь.
— Ну, ты знаешь, я бы с ней, конечно, не дружил, но она сама ко мне пришла.
— Странно!
— Чего же здесь странного? Мы рисовали в школе, как пускаем бумажного змея и как ласточки летят на юг. А она не сумела нарисовать, поэтому и подошла ко мне.
— А ты нарисовал?
— У меня здорово получилось. Я и ей помог нарисовать. А она дала мне почитать книгу «Робинзон Крузо».
— Это хорошая книжка.
— А ты ее читала?
— Ее читал, наверное, каждый.
— И ты тоже верила тому, что там написано?
— Конечно, верила. А может быть, это и правда.
— Я тоже думаю, что правда. Там ведь нет никаких чудес.
— Ну конечно.
— Вот «Жучки» — тут сразу видно, что все придумано. Жуки не могут ни пить вино, ни есть суп. А вот Робинзон — такое вполне могло быть. Правда ведь, могло быть?
— Наверное, могло.
— Я очень рад, мамочка, что Робинзон мог быть на самом деле.
И, поскольку мать ни о чем больше его не спрашивала, Бобеш говорил все об одном и том же:
— Мне кажется, что нельзя было так все подробно от начала до конца выдумать.
— Наверное, трудно, — сказала мать.
Но сказала она это таким безразличным тоном, что Бобеш сразу почувствовал: пора кончать разговор. Правда, через минуту он начал снова:
— Мама!
— Что ты хочешь? Есть? Да?
— Нет… то есть, и есть хочу тоже, но…
— Ну что, что еще?