– Елки-палки, – сказали братья хором, – главное, вспомнили, как раз когда кино вот-вот начнется.
– Можно еще выйти из зала, – сказал я и сам испугался, какой у меня слабенький голосок.
– Выйти? – сказали братья. – Каким образом? Дверь уже закрыта.
Я невольно сглотнул.
– Да, – сказал я, обернувшись на дверь. Нигде не светилось даже узенькой щелочки. Хоть глаз выколи.
– А фильм все никак не начинается, – сказал другой брат.
Сидящие рядом шикнули на нас, чтобы мы не болтали, а то он не начнется еще дольше.
Мы замолчали. Думали о чайнике со свистком, о дырке, которая в нем, может быть, прогорела, о том, как огонь подберется сначала к кухонному полотенцу, потом к банке с деревянными ложками.
Мы пытались слушать музыку, звучавшую все громче, и сосредоточиться на первых кадрах, но в головах у нас шел фильм про мальчиков и про пожар. Мальчики входили в дом, сразу же бежали на кухню и все семеро склонялись над плитой. Фильм начинался словами «Вот видите», потому что мальчики к своему ужасу обнаруживали, что газ все еще горит, как они и думали.
Какой-то голос говорил о том, что ночь отвратительная, с ветром и дождем.
– Ох-ох-ох, – сказал брат. – Огонек ведь может задуть ветром. Если конфорка и правда включена.
Мы плохо его слышали, но мы и так знали, что́ он там говорит. Испуганно переглянулись. Огонек может задуть ветром, если конфорка включена. Потом мы решали, что хуже: если огонек задует ветром или если огонек раздует ветром.
Я считал, что первое хуже. В моем воображении огонек задуло сразу же, как мы закрыли за собой дверь и пошли в кино. Сейчас вернутся домой мама с папой. Они запросто не заметят запаха газа. Вот они снимают пальто. Надевают тапочки. Папе хочется покурить трубку.
– Где мои спички? – спрашивает он.
– Пожалуйста, не надо! – сказал я, тут же зажал себе рот рукой и посмотрел по сторонам – не слышат ли мои братья.
Брат, сидевший справа, пожал плечами и сказал:
– Это же только в кино!
На экране среди дождя и ветра как раз убили человека; там сверкали молнии и гремел гром, шум немыслимый, но все равно мы кому-то мешали. На нас опять шикнули:
– Тс-с-с-с!
Наверное, они нарочно изобразили шипенье газа, вырывающегося из конфорки.
Мы съежились от страха. И зажмурились от той картинки, которая нарисовалась у нас перед глазами. У газа выросла голова, а его тело разрасталось и разрасталось, оно заняло всю кухню, гостиную, все остальное. Оно заполнило все уголки дома и спряталось там от папы с мамой, которые пришли домой и не почуяли запаха. Они сняли пальто. Надели тапочки. Папе захотелось закурить трубку.