«Темп не мой! Не мой темп! — с горечью думал Вакулин. — Слишком быстрый темп».
И замедлил бег.
«Пускай обходит! — решил он. — На финише еще поборемся!»
Но они пробежали еще метров двести, а Шаров почему-то не пытался захватить лидерство, хотя Вакулин по-прежнему слышал за спиной его пружинистый шаг.
«И у него сил-то маловато! — догадался чемпион, однако подумал об этом без всякого злорадства. — Обходить уже не решается. Но ведь надо!.. Что он делает? Из-за меня теряет такие „хорошие секунды“! А рекорд? — вдруг встревожился он. — Этот хлопец, конечно, и не знает, что может сейчас побить всесоюзный рекорд! Уже семь лет держится он, а тут такая чудесная возможность!. Что Шаров медлит? Выкладывай себя, дорогой, не жалей! Весь наш спорт прославишь!»
Полгода упорно работали Вакулин и тренер, готовясь к этому забегу, тщательно выверяли все отрезки пути, все «мелочи», из которых складывается победа, и были уверены в успехе. Но сегодня бешеный темп и жарища подвели Вакулина. Он выдохся. Но пусть не он, так другой. Ведь Шаров-то еще не сдает. Он, в общем, даже свеж, насколько может быть свеж бегун на финише изнурительной «десятки».[5]
«Улучшить рекорд!» — эта мысль неотступно преследует утомленного Вакулина.
«Обходи! — хочет крикнуть он Шарову. — Обходи меня! Ты же теряешь секунды!»
Но кричать невозможно. Это глупо и смешно. Что же делать?
И тут к Вакулину приходит ясное и точное решение. На бегу он постепенно отодвигается вправо и еще вправо… Он отходит от бровки.
Шаров может уже не обходить Вакулина, не тратить на это драгоценных секунд и сил, которых теперь и у него мало, очень мало. Бровка свободна, прямой путь открыт!
Трибуны на миг замирают и вдруг разражаются взрывом аплодисментов.
Вакулин сперва не понимает, в чем дело. Кому хлопают болельщики? Ведь Шаров, кажется, еще позади его? Да, определенно позади. Хотя он уже и не дышит Вакулину в спину, так как тот передвинулся с края дорожки к центру, но Вакулин слышит его шаги за собой.
Кому же хлопают трибуны? Неужели ему, Вакулину? Значит, опытные болельщики поняли и оценили его поступок?
Но почему Шаров не выходит вперед по свободной бровке? Может быть, и он сдает?
А Шаров продолжает бежать сзади. Эта вдруг так чудесно открывшаяся белая рейка, отделяющая черную гаревую дорожку от зеленого футбольного поля, изумляет его. Ему кажется — тут что-то не так. Неужели чемпион сам, сам, добровольно уступил бровку? Даже не верится.
Но это так! Вот она — сверкающая бровка, на несколько сантиметров выступающая над матовой поверхностью дорожки.