– И поэтому пришли постоять под окнами?
– Я? Нет… То есть… – Он шагнул ближе, всматриваясь в мое лицо. – Я хотел увериться, что с вами все в порядке. С вами и детьми.
– Уверились?
– Да. То есть… нет, – он вздохнул глубоко, шагнул еще ближе. Мое сердце забилось то ли от страха, то ли от предвкушения, и я застыла, не смея вздохнуть. Но служитель отпрянул сам, провел растерянно по лбу рукой. И снова уставился мне в лицо.
– Знаете, сегодня на ярмарке мне кое-что не понравилось. Скажите, что случилось с той кочевницей?
– Какой? – Дыхание вернулось.
– Старухой. Представляете… мне почудилось, что это та девушка, что зазывала нас с вами в кибитку. И юбка такая же, и браслеты. Три красных, четыре зеленых и желтый…
– Вы приметливый.
– Но главное – глаза. Лицо старое, а глаза молодые.
– Кочевники все друг на друга похожи, – насторожилась я.
– Вы правы, Вересенья. Но после я попросил проводить меня к той девушке. Монет посулил, сколько спросят…
– И что же? – похолодела я.
– Прогнали, – голос Ильмира стал задумчивым. – С чего бы это? Никогда не слышал, чтобы кочевники от монет отказались. А я ведь лишь о разговоре просил, не более. Странно, правда?
– У девушек бывают причуды. – Я улыбнулась по возможности весело.
– И то верно. – Он кивнул и снова ко мне шагнул. – И секреты. А у вас какие, Вересенья? – Я промолчала, не зная, что сказать. Тенька привалилась к моей ноге и даже не скулила, словно прислушивалась к разговору. Служитель поднял руку, словно прикоснуться хотел, и опустил. – Снова гуляете в темноте, одна…
– Я с собакой, – прошептала я.
– Хороша защитница, – усмехнулся он. – Мне показалось, я слышал ее рык.
– На змею наступила, глупая псина, – закинула голову, всматриваясь в мужское лицо.
Он тоже смотрел, да так, что мне жарко становилось. Даже луна застыдилась, спряталась за облако и тут же снова выглянула, любопытная. Осветила полянку перед домом, на которой мы стояли, разрисовала картинами. Всмотрись внимательнее и увидишь в тенях волну, ласкающую песчаный берег, нежный вьюнок, оплетающий кряжистый дуб, влюбленных, слившихся в объятиях… но я не смотрела. Луна-затейница меня сейчас не занимала – слишком близко стоял служитель, слишком пристально смотрел. Да и он это понял, отпрянул снова, попятился, отвернулся.
– Рад, что с вами все в порядке, – глухо выдавил он, не поднимая на меня глаз. – Знаете, мне неспокойно что-то. Чудится, недоброе в округе творится.
– Ваш клинок, говорят, злую волю за версты чует, – тихо и горько сказала я. – Что ж не укажет злодея?
– Не знаю. Сталь холодна, словно бездушна, а раньше чуткой была и живой. – Он отступил еще. – Простите меня. Что потревожил.