– Так не велика тревога, – пожала я плечами.
– Тогда… доброй ночи.
– И вам.
Он повернулся и пошел по дорожке, что услужливо расстилала перед ним луна. Тенька недоуменно тявкнула. Ильмир остановился, постоял ко мне спиной, а потом обернулся и в два шага рядом оказался. И без слов прижал к себе, потом обхватил мое лицо ладонями и коснулся губ. Руки у него дрожали, а губы целовали, не отрываясь, словно дышал он мною, словно пил с моих губ сладкий мед. Я и не дышала почти, боясь пошевелиться. Вроде и ждала этого, ночами мечтала, а сделал – испугалась. Вот глупая женская душа! Только и осмелилась, что положить несмело руку на его грудь, там, где бьется сердце. И все вслушивалась в этот стук, да в рваное дыхание, да в тепло его ладоней на моих щеках. Так и стояла бы всю жизнь, лишь бы не отпускал!
Не знаю, может, и не отпустил бы, но что-то в глубине леса вдруг завыло голосом не человечьим и не звериным. Служитель отвернулся, и тускло блеснула в его руке сталь.
– Вересенья, в дом, живо! – приказал он, всматриваясь в чащу. – И дверь заприте!
Я тоже развернулась к лесу. Вой оборвался, как и не было, и лес умолк, притих, насторожился.
– Волки так не воют, – нахмурился Ильмир и перевел взгляд на свой клинок. Сталь посветлела, словно ожила, сверкнула, отражая лунный свет и питаясь им. Тонкие лучи оплели клинок сетью, невидимой чужому глазу, но неразрушимой. И я, не трогая, знала, что похолодела рукоять из вишни и самшита, предупреждая хозяина об опасности. Вот и служитель почуял, бросил быстрый взгляд на меня.
– Уходите, скорее. Вот чувствовал я, что неладно здесь… Возьмите! Насыпьте у порога и под окнами. – Он кинул мне мешочек, и я улыбнулась.
– Соль? Но разве помогает она от зверя лесного?
– От нежити помогает, – Ильмир чуть улыбнулся на мою насмешку в глазах. – Только не спрашивайте, откуда я это знаю. Ответ вам дать не смогу, но способ на себе проверил. Идите, я скоро вернусь.
– Вы что, собрались ловить того, кто выл в лесу? – испугалась я.
– Ловить – нет, но вот проверить надо. Не бойтесь, Вересенья, вряд ли он к жилью подойдет. Но лучше поберегитесь. Дети у вас.
– А вы?
– Я? – Он вопросу удивился, словно и не сразу понял, о чем тревожусь. А поняв, снова улыбнулся. – Вернусь. Мне ведь еще прощение просить.
– За что? – закусила я губу.
– За поцелуй. – И служитель рассмеялся, словно шел не зверя ловить, а на ярмарке гулять! И подмигнул мне лукаво. – А может, и не буду…
И шагнул в темноту, словно растворился.
Я еще минуту смотрела на тень, что скрыла служителя, а потом метнулась к дому. Обежала по кругу, рассыпая соль и заговаривая, закрыла все углы, запечатала все входы. Тропинку отвела да тенью дом укрыла. Потормошила спящего Таира.