Зелья варить без толку: на погосте меня вовсе отрежет от силы, слишком сильна там власть смерти. И мертвого много. Для иных ведьм это самая сладость, а для меня – погибель. Только вот людям о том знать не стоит.
Служитель вошел, на лавку сел, посмотрел на меня. А потом собираться стал: молитвенники свои из мешка достал, амулет поверх рубахи выпустил.
– С тобой пойду, – заявил он.
– Решил нежить словом божием поразить? – хмыкнула я. – Плевать ей на твое слово!
Он посмотрел хмуро и дальше собирается. Я пожала плечами: хочет – пусть идет. Не нянька я служке. А так, может, скорее сбежит, на тварей насмотревшись. В деревню пришли, когда край земли покраснел, словно обуглился. Я хмурилась, глядя на закат: нехороший, кровавый. Видать, и правда дверь на погосте открыта, а я-то еще надеялась, что духи пакостничают.
Остановились в стороне, возле кладбища. Здесь уже лежал приготовленный откуп, все, как я велела, – не поскупились деревенские. На жальник и на меня смотрели испуганно, на служителя – с любопытством. Да уж, диво: ведьма в компании служки Светлого бога…
– Двери и окна в деревне заприте и до зари носа на улицу не высовывайте, – приказала я и оскалилась так, что здоровые мужики в сторону шарахнулись, руки вокруг голов как крылья мельниц завертелись, осеняя солнцем. Я глазами только сверкнула, подхватила мешок с требухой и пошла к воротам погоста. Ильмир с деревенскими задержался, спрашивал что-то, но я слушать не стала.
Кладбище здесь было тихое, старое. За оградой сосны и вереск охранные: сама все сажала несколько лет назад, когда духи выходить стали. Каменных изваяний здесь много, такие в старину тесали, сейчас надгробия больше из дерева просмоленного делают. Я прошла насквозь и начала могилы считать, к надписям и рисункам присматриваться.
– Что ты ищешь? – спросил служитель.
– Могилу безымянную, – буркнула я и увидела. Неприметная такая, холмик один, сухой хвоей присыпанный, даже без камня надгробного. Но девятая с конца, а значит, скорее всего, она и есть. Встала на четвереньки, носом в землю уткнулась. И рыкнула по-звериному. Учуяла яйца тухлые, зарытые в глубине, и тушку черного петуха…
Встала, разбросала требуху, кровь с молоком расставила.
– Тушу кабана волоки, – кинула служителю. Пришел, так пусть помогает. Ильмир притащил, сам, хоть кабанчик совсем немаленький был. Я мясо сырое и требуху заговорила, понадеявшись, что твари откупом насытятся да уберутся. Не зря все раздельно: так сила тварей меньше станет, расколется. А я тогда дверь закрою.
Закончив приготовления, я в сторону отошла, ножи воткнула в мертвую землю, скрестив. Два перед собой, два позади. Соли насыпала кругом, арбалет с плеча сняла. Ильмир потоптался, потом рядом встал. А я на край земли смотрю, где гаснет последний луч солнца. Первая звезда загорелась бледно, робко… Я арбалет вскинула, на безымянную могилку направила. Служитель клинок достал – сообразил, что сталью отбиваться надежнее, чем словом божьим.