— А ты куда, товарищ Ковшов? — спросил кто-то.
— А я буду недалеко от вас. Имею поручение сформировать кавалерийский отряд. Будем нести разведывательную службу, чтобы было с кем повстречаться белым казакам, когда они налетят на нас, — ответил Ковшов.
В тот же день оказался я в третьей роте Западно-Уральского батальона. Миля перешел в кавалерийский отряд Ковшова. Старый Ипатов, как артиллерист, откомандирован был в артиллерийскую батарею. Ваню взяли в команду связи при штабе полка.
В нашей роте оказалось несколько красногвардейцев, и, к радости моей, я узнал, что вместе со мной попали в эту роту Смирнов и Кондратьев. Среди незнакомых мы стали держаться еще дружнее. Начальников у нас теперь много: и командир батальона, и командир роты, и командир взвода, и отделенный командир… Всех этих начальников я сейчас не помню, но командира отделения Кудрявцева запомнил на всю жизнь.
Был он из солдатского начальства царского времени — не то унтер-офицер, не то вахмистр. Невысокого роста, русый, усики колечком, глаза внимательные. Обмундирование у него поношенное, но ладно пригнанное. В первый же день, не теряя времени, Кудрявцев взялся за нас и стал вертеть по команде, обучать несложной, но требующей внимания и настойчивости, солдатской премудрости.
— Слушай мою команду! Направо-о ип! Нале-во-о ип! — звонко выговаривал он. — Шаго-ом ма-арш! Выйдите вперед! — вдруг обратился он ко мне. — Волочить ноги нельзя! Надо так ступать, чтобы шаг слышен был. Вот так! — Он лихо прошел мимо меня, на него можно было заглядеться. — Ножку, ножку дай! — страдальчески просил он, уже переходя на «ты». — Чтоб слышно было!
Он вызвал вперед Кондратьева. Тот прошел, отбивая шаг, и нарочито почтительно пялил на начальство веселые светло-голубые глаза. От Кудрявцева это не укрылось.
— Дразнишь? — спросил он добродушно. — Думаешь, унтер, унтерский враг, гонять вас пришел? А что комиссар ваш, Ковшов, вам долбил, мимо ушей пропустили? Без дисциплины нам всем смерть от белых. Да что — нам! Делу нашему всему рабоче-крестьянскому, власти нашей советской, революционной власти — конец!
— Да я даже и не думал вас передразнивать, товарищ отделенный…
— Отставить в строю разговор! Перекур! А вы что, студент будете? — обратился он ко мне во время короткого перерыва.
Я с охотой рассказал о себе все. Кудрявцев отнесся к моему рассказу внимательно, но с неудовольствием. Он предвидел, что придется ему со мной повозиться и что с обучением моим будут сопряжены осложнения.
И действительно, осложнения начались в тот же вечер. Нам выдали обмундирование. Здесь были и брюки, и гимнастерка, и солдатские добротные ботинки. Все новенькое и вкусно пахло свежестью. Мне все пришлось впору, кроме шинели, которая оказалась явно велика. Железные петли для крючков перешил мне Вася Смирнов, но полы шинели доставали чуть ли не до самой земли. Я сетовал, говоря, вероятно, вполне резонно, что в бою, во время перебежки, шинель меня погубит. Наконец я решил сказать об этом Кудрявцеву. Он осмотрел шинель, заставил надеть.