— Вон там противник, — понижая голос, сказал Кудрявцев и указал на лес. И сразу все стало зловеще-таинственным, до леса было шагов сто, не больше. — Встанешь вот здесь… — И он завел меня в кустарник. — Какая твоя обязанность? — спросил Кудрявцев и сам ответил — Очень простая. Видишь всю эту окрестность? — И он неопределенно обвел рукой вокруг. — Поглядывай кругом, не зевай, слушай в оба. Если что беспокойное, следи! Зашуршал кто — замри! Увидел — человек крадется, допусти поближе, убедись, что это за человек, в разведку ли идет или что… Если разглядел, дай выстрел в воздух и беги туда. — Он указал, как мне показалось, значительно левее, чем находилось то место, откуда мы пришли. — На этом выстреле служба твоя кончилась, наша застава сразу поднимет тревогу, и сюда, где ты стоишь, посылается наряд. Ну, а если произведешь ложную тревогу, мне будет вздрючка, не такого, мол, как нужно, поставил в секрет. Тогда я тебя вне очереди на кухню дневалить поставлю. Ну, а если тревога твоя будет верная, пряников нам с тобой не насыпят и даже не похвалят, исполнил солдатскую службу, и все тут! В секрете главное — выдержку показать. Сумеешь, а? Тебе бог знает что мерещится, а ты стой! Треноги, пока не рассмотрел, не поднимай, — снова повторил он. — Ты думаешь, я не знаю, что это ты стрелял, когда мы во второй цепи лежали. Серега Смирнов, он золотой парень, на себя это дело взял… — Кудрявцев уже хотел уйти, кивнув мне, но вдруг словно что-то вспомнил и спросил: — Постой-ка, ты златоустовский?
— Нет, челябинский.
— Дай-ка я твой адресок запишу…
Он обстоятельно переспросил, записал. Теперь, в случае, если бы со мной произошло какое-либо несчастье, я мог быть уверен, что рано или поздно домашние мои будут извещены.
Кудрявцев уходил, а я с трудом удержался, чтобы не спросить его, когда меня сменят, но потом вспомнил, что он, пожалуй, и сам этого не знает, и промолчал.
Того, что хотел добиться Кудрявцев, он добился: внушил мне самое серьезное отношение к моей обязанности. Противник, значит, в лесу? Я добросовестно таращил глаза и прислушивался. Нужно поглядывать кругом? Я поглядывал. Но все было тихо, серовато, мглисто, от воды пахло кувшинками, задумчиво пахло… Как это Шура Засыпкин, мой товарищ по реальному училищу, сочинял:
На притихшем пруду вековом,
Под развесистым дубом старинным,
Распускаются белые лилии,
Со стеблями причудливо длинными.
Еще мы поспорили тогда, я сказал, что у нас на Урале дубы не растут. Да и заглохшие пруды, это тоже, верно, в России, в помещичьих усадьбах. А все-таки хорошо почему-то, тоже словно пахнет, вроде как сейчас, дурманно, душисто.