Я ответил, что меня никто не присылал, и назвал номер своей роты.
— Ты что, не в партии?
— Нет, — ответил я.
Он еще раз оглядел меня.
— Понимание у тебя есть… — сказал он раздумывая. — Почему же ты не в партии? Ну ладно, зайдешь ко мне, поговорим.
Дядя Костя проживал в кабинете сбежавшего буржуя. Квартиру топили, что по тем временам было редкостью, но на улице свирепствовал пятидесятиградусный тихий сибирский мороз, и в комнате было холодно, хотя и горела уютная настольная лампа под зеленым абажуром. Дядя Костя сидел, накинув полушубок, в валенках и, покуривая трубку, внимательно слушал меня.
А я, чтобы яснее изложить свои воззрения, читал наизусть «Двенадцать» Блока, стихи Демьяна Бедного и свою, довольно плохо написанную поэму об изгнании Колчака из Сибири. Он слушал, не прерывая меня, и задумчиво покручивал ус. Когда я кончил, он сказал:
— Насчет стишков я тебе ничего не скажу. Может, у тебя что из них и получится, а может, и нет… А вот говорить ты можешь. Только нужно, чтобы слово было скреплено делом. — Он вопросительно взглянул на меня.
Я неуверенно кивнул головой, не совсем понимая, что от меня требуется.
— Вот я тебе скажу, что нам предстоит совершить здесь, в Новониколаевске… Известно ли тебе, что в городе и в окрестностях скопилось около пятидесяти тысяч трупов людей, умерших от тифа, все солдаты белой армии, брошенные на произвол судьбы этим проклятым адмиралом. Нам нужно, пока стоят морозы, все эти трупы или похоронить, или сжечь. А то весной начнется невесть какая эпидемия. Ты сегодня неплохо излагал насчет Парижской коммуны. Так сумей этим вчерашним белякам растолковать их боевую задачу: заняться перевозкой на автомобилях всей этой мертвечины. Да чтобы делали они это с энтузиазмом, потому что без энтузиазма они от такого дела разбегутся. Расскажи так, как ты говорил о Коммуне. Если не справишься с этим делом, значит, нам конец, как Коммуне, понял?
— Понял, — ответил я, хотя параллель с Парижской коммуной в данном случае казалась мне неясной.
— Тут, браток, мало призывать людей, надо самому вместе с ними поработать. Сам-то не сбежишь? Ведь не любит интеллигенция такие грязные дела, а?
— Нет, не сбегу, — ответил я, краснея и вспоминая Кудрявцева.
— Если не сбежишь, значит, будет из тебя политработник! Политработник Красной Армии, который рядом с красноармейцем идет в боевом строю, воюет так же, как всякий воин, но поддерживает дух товарищей…
Он помолчал некоторое время.
— Я ведь один, понимаешь? — сказал он, вздохнув. — Начальник автопарка целиком занят техникой, а я что ж? Я один. Нас, коммунистов, на две тысячи бывших белых и десяток не наберется, надо рассчитывать на таких вот молодых студентов, вроде тебя. Будешь помогать?