– У меня нет причин вам не верить… – повторил Инквизитор, явно не привычный к такому речевому обороту.
Дмитрия испытывали всячески. Он выдал слепок ауры, позволил сделать снимок памяти и записал все мыслеобразы. Его допросили в этой самой комнате с применением заклинаний антилжи – все строго по протоколу, он сам даже подписал согласие. Ладонь, с которой бесследно пропал исцеливший Стригаля символ, изучали через несколько слоев Сумрака и даже взяли образцы ткани для гистологического анализа. Дреера тщательно проверили и на ложные наведенные воспоминания и тоже ничего не нашли.
Он не лгал. И никаких следов промывки мозгов.
– Есть лишь одно «но». Вы можете делать что угодно. Можете предоставить какие хотите доказательства или аргументы. Можете дать клятву. Пусть даже «Карающий Огонь» вас не тронет. Но одного все-таки не можете. Перестать быть наставником Дреером. Именно потому я вам и не верю.
– Хорошо, что вы не «Карающий Огонь», – вставил Дреер.
– Я хочу, чтобы вы знали об этом от меня. Все-таки я вам серьезно обязан. Но я буду настаивать на общем детальном сканировании сознания. А я все еще руковожу расследованием. Вы понимаете, что будет с вами в этом случае?
Конечно, Дмитрий понимал. Первые полгода в служебном лазарете в роли овоща. Потом еще года полтора до полного восстановления всех мыслительных и речевых функций.
А еще он понимал, что этому никак не бывать.
Книжные дозорные колдовали со своими фолиантами в несколько рук. На Дреере писали какие-то символы… к счастью, раздеваться не пришлось, как при активации «зеркал Чапека». Белокурая Хильда с косичками что-то шептала над зажженной свечой. Зак писал, макая в чернила перо. В эти же чернила Дрееру пришлось сначала капнуть немного своей крови и для чего-то плюнуть.
Он не мог понять механику ритуала, зато отлично понял, когда тот закончился. Дмитрий вдруг обнаружил, что верит в легенду, которую они все вместе сочинили. Не просто верит, а может рассказать ее в красках и подробностях и даже под пытками утверждать, что все так и было. Потому что… все так и было. А вот их разговор среди стеллажей и летающих книг, наоборот, превратился в нереальный, воображаемый, как те мысленные споры, которые продолжаешь, давным-давно разойдясь с оппонентом. Или как оправдания, что судорожно ищешь или придумываешь, если обещал и не сделал.
Легенда стала настоящей памятью и опытом Дреера, как стали его настоящим опытом книжные переживания во время путешествия по «зеркалам», на самом деле изобретенным не Чапеком.
Но глубокого выворота сознания, то бишь, по-теперешнему, сканирования, это бы не выдержало. Оно покажет все. Вплоть до пренатальных ощущений и образов. Все фантазии и даже все сновидения. Правда, расшифровывать весь жизненный опыт почти сорокалетнего Иного пришлось бы много времени.