– Боб Спаркс так не считает, – отозвалась она.
– Считает, Доун. Все так считают.
В наступившем молчании Доун мучительно пыталась разрешить дилемму: пойти на поводу у газеты или же действовать в одиночку. Утром она уже успела поговорить с бесплатным консультантом по PR-кампаниям, и тот предупредил, что ее наверняка поставят перед «выбором Софи»[27].
– Стоит вам сказать во всеуслышание, что Белла мертва, – и обратного пути уже не будет. А тогда вы рискуете тем, что поиски девочки тут же прекратятся.
Этого никак нельзя было допустить.
– Думаю, нам лучше оставить этот вопрос открытым, – произнесла Доун. – Почему бы нам не продолжать по-прежнему обвинять его в похищении? Потому что, когда я все-таки ее найду, вам вряд ли захочется оказаться той газетой, что объявила ее мертвой. Ведь все тогда станут говорить, что именно вы остановили ее поиски.
Перри молча прошел к своему рабочему столу, взял с него один из отпечатанных листов формата А3 и, переместив поднос на свободный куб, положил бумагу на столик перед Доун. Это был макет передней полосы The Herald – один из нескольких возможных вариантов горячего эксклюзива. Текста на полосе никакого не было. Только семь слов, отчаянно взывающих: «Вот он, тот человек, что выкрал Беллу!» – и фотография Глена Тейлора.
Перри, конечно, больше пришелся бы по вкусу заголовок «Убийца!», – но ничего, думал он, настанет однажды и его черед, когда этого ублюдка наконец припрут к стене.
– И как оно вам? – спросил он Доун.
Та взяла в руки лист и, точно въедливый профи, стала внимательно его изучать.
Поначалу ей невыносимо было видеть физиономию Тейлора, буквально в каждой газете соседствующую с личиком ее малышки. И все же она заставила себя однажды взглянуть в эти глаза, она хотела найти в них чувство вины, посмотреть на этот рот в поисках признаков безвольной зависимости или похоти. Однако не обнаружила ничего подобного. Он выглядел как обычный, ничем не примечательный мужчина, который вполне мог бы сидеть рядом с ней в автобусе или стоять в очереди в магазине. Может, и впрямь она его где-то встречала? Может, именно поэтому-то он забрал ее дитя?
Этот вопрос сверлил ее мозг каждое утро, стоило ей только проснуться. Ей постоянно снилась Белла: девочка то и дело возникала перед матерью, но дотянуться, добраться до нее было невозможно. Доун или вообще не в силах была двинуться с места, или не могла приблизиться к своему ребенку, с каким бы упорством ни бежала. И всякий раз, пробуждаясь, она, как в первый раз, вдруг ясно сознавала, что Беллы нет.
Первое время женщину настолько переполняло обрушившееся на нее горе и ощущение собственной беспомощности, что Доун вообще не способна была проявлять хоть мало-мальский интерес к жизни. Но когда она стала приходить в себя после горстей седативных препаратов, мама уговорила ее побольше наполнять свои дни разными мелкими будничными делами.