– Ведь столько замечательных есть мест, где мы могли бы с тобой жить, Глен. Помнишь, мы как-то говорили о том, чтобы поселиться у моря? Теперь бы мы вполне могли это сделать. Или даже уехать за границу.
– За границу? Что вообще ты несешь?! Я не хочу жить там, где я не знаю языка. Я остаюсь на месте.
И вот мы остаемся. Поскольку в своем маленьком домике мы полностью изолированы от мира, в итоге это равносильно тому, как если бы мы перебрались куда-нибудь на тихий необитаемый остров, – вот только акулы время от времени кружат рядом. Друг для друга мы составляем какую-никакую компанию. Вместе на кухне разгадываем кроссворды: Глен зачитывает определения, и пока я еще гадаю над ответами, он уже их вписывает. Вместе мы смотрим в гостиной разные фильмы: я – учусь вязать, а Глен – обкусывает ногти. Прям как два пенсионера. А ведь мне еще нет и сорока!
– Похоже, пудель у Мэннингов все ж таки сдох. Уже несколько недель как на нашем крыльце не видно собачьего дерьма, – с непринужденностью говорит Глен. – Он был уже совсем старым.
Граффити между тем упорно держится. Эту краску очень трудно вывести, а ни одному из нас не хочется стоять у всех на обозрении, оттирая надписи, поэтому они и остаются. Слова «ГАД» и «ПИДАФИЛ» огромными красными буквами рдеют на нашей садовой ограде.
– Детишки, судя по правописанию, – отмахивается Глен. – Наверняка из местной средней школы.
Чуть не каждую неделю приходят письма от «бригады зеленых чернил»[32] – их мы уже давно стали прямиком отправлять в мусорку. Различаешь эти письма аж за милю! Никогда не видела, чтобы где-то продавались такие махонькие конверты и зеленые ручки, что они используют для письма. У этой ядовитой братии наверняка имеется собственный источник, где они добывают себе и ручки, и конверты, и грубую почтовую бумагу. Надо думать, обходится им это очень дешево.
Раньше я частенько разглядывала почерк на конверте, пытаясь угадать натуру отправителя. На некоторых письмах сплошь завитки и петельки – прям как приглашение на свадьбу! – и, мне кажется, написаны они людьми пожилыми. Теперь уже так никто не пишет.
Надо сказать, не все письма анонимны. Некоторые даже пишут витиеватым почерком наверху адрес – этакие прелестные названия вроде «Домик Роз» или «Долина Ив» – и ниже бесцеремонно извергают свою желчь. Порой у меня так и тянется рука написать им ответ, высказать все, что я о них думаю, – всадить им крепкую дозу их же собственного лекарства. Делая вид, будто смотрю телевизор, я мысленно даже составляю им ответные послания. Но этим я и ограничиваюсь, иначе рискую накликать еще бо€льшие беды.