– Давай я тоже подъеду к Салли?
Я покачал головой.
– Хорошо, займусь бумажками. Предложишь что-нибудь получше?
Я немного помолчал.
– Узнай, когда состоятся похороны Дороти. Я не хочу там присутствовать, но можно, по крайней мере, послать цветы. Она была милой девушкой. Как подумаю, что позволил ее убить…
– Перестань, Эд! Цветы я пошлю, и нужно будет отблагодарить Ауслендеров за все, что они сделали для тебя. Вот только как? Есть идеи?
Я потряс головой: мозг все еще отказывался работать.
– Я заметил, что каноэ у них сильно обшарпанное – может, новое им купить?
– По мне, так они «Королевы Елизаветы» заслуживают, не менее.
– Вряд ли она пройдет через шлюзы на реке Святого Лаврентия – ограничимся каноэ. Выпьешь еще?
– Нет, спасибо.
– Ладно, парень. – Дядя Эм встал. – Выберу цветы, а потом заскочу в офис. Если к тому времени ничего не придумаю, лягу спать. Прошлой ночью не пришлось: только собрался на боковую, а тут звонит телефон. Вздремнул немного с пяти до семи, пока сидел у твоей кровати.
Я и забыл, что он провел бессонную ночь.
– Значит, утром увидимся. Мне в любом случае надо будет заехать домой побриться-почиститься.
В половине восьмого мы попрощались у «Блэкстона». Я не спеша дошел до Стейт-стрит и сел в трамвай: на такси даже с большим гонораром каждый день не накатаешься.
Жилище Моники, хотя и находилось на другом конце города, так походило на квартиру Салли, что мне показалось, будто я вернулся в вечер прошлого четверга. Те же две смежные комнаты, та же кухонька – только Моника не такая, как Салли. Психика у нее здоровая, и марсиане-убийцы ей не мерещатся.
– Присаживайтесь, мистер Хантер, я только блокнот возьму, – произнесла она. – Или рассказать вам сначала про страховую компанию?
– Удалось выяснить что-нибудь интересное?
– К сожалению, нет, да вряд ли и узнаю – то, что касалось бы вашего дела.
– Тогда подиктуем?
– Да, мистер Хантер. Вы устраивайтесь в кресле, а я сяду за стол.
– Мы ведь договорились, что вы будете называть меня Эдом – забыли?
Моника улыбнулась. Кресло, хоть и не такого цвета, как у Салли, стояло на том же месте.
Моника уже приготовила карандаш и блокнот, а я все молчал, размышляя, с чего начать. Не желал рассказывать о том, что случилось ночью. Не потому, что относился как-то особо к Монике Райт – я к ней ничего не испытывал, – просто не хотел переживать все это заново. Дяде Эму я уже сообщил, Бассету – в общих чертах тоже – неужели заново все повторять?
– А у вас, Моника, не возникает предчувствий? – спросил я.
– Предчувствий?
– Например, что сегодня ночью с вами что-нибудь случится?