— Здравствуйте, милочка! — Меня берет под локоть морщинистая старушка в синем траченном молью кардигане с рукавами, набитыми салфетками. — Ищете что-нибудь?
— Э-э… Нет, просто смотрю, спасибо, — отвечаю я автоматически и обнаруживаю, что я в книжной лавке, перед ящиком с романами восемнадцатого века.
— Ах, вы американка! — восклицает она. — Так, погодите… — Она поднимает кулак с зажатыми в нем салфетками: — Вон там у меня Купер, Хоторн, Джеймс, Твен, Уитмен…
Я заглядываю в ящик: Свифт, Голдсмит, Стерн, Шеридан, Шелли.
— Не беспокойтесь, спасибо! Мне здесь нравится.
Она улыбается.
— Что ж, милочка, тогда не буду мешать. Если что-то понадобится, скажете.
— Спасибо.
— Значит, питаете слабость к британцам!
Произнесено с шотландским акцентом. Я поднимаю глаза и вижу высокого мужчину. На вид лет тридцать пять. Темные глаза. Непослушная шевелюра. Небритые скулы. Джинсы. Плащ. Красавчик.
— А кто нет?
Мои пальцы с треском открывают титульную страницу «Тристрама Шенди». Не услышав ответа, поднимаю глаза. Прекрасно. Просто прекрасно. Ушел. Сегодня хоть что-нибудь у меня получится?
Я передергиваю плечами, словно стряхивая обиду, и начинаю сосредоточенно рассматривать книги. Я натыкаюсь на настоящие сокровища: «Ночь ошибок» с интересным шрифтом, совсем не страшная иллюстрация к «Франкенштейну», миссис Малапроп, которая опять села в лужу, и… О-о-о! «Эвелина». Я читала ее прошлым летом. Я смеялась. Я плакала. Я не могла ее отложить.
Беру книгу в руки.
— Фанни Берни? Вы только что пищали по поводу Фанни Берни?
Не бейся так часто, сердечко… Красавчик вернулся и улыбается из отдела поэзии девятнадцатого века.
Я улыбаюсь в ответ.
— Не трогайте Фанни, — говорю я. — Я ее обожаю.
— Мне бы и в голову не пришло тронуть Фанни! — говорит он с притворной серьезностью, и я ясно вижу, какие темные и красивые у него глаза.
Не могу придумать в ответ ничего умного, равно как и неумного, и берусь за Ричардсона. Прочитав одну из триллиона сцен, в которых Памела чудом сохраняет добродетель, я перехожу к Филдингу. Кто-то дотрагивается до моей лопатки.
Ах! А, продавщица…
— Взяли «Тома Джонса», да, милочка? — Она с улыбкой смотрит на мою находку. — Настоящая классика.
— Верно, — говорю я и, поскольку на меня смотрят, добавляю: — Пасторальная и вульгарная — восхитительная смесь.
Владелица книжного магазина восхищенно улыбается: «Не вся молодежь плохая!»
— Это верно, милочка! Завернуть?
К несчастью, у книги оторвался переплет. Я спрашиваю, нет ли других экземпляров.
— Ах, нет, милочка, простите. «Том Джонс» бывает редко, — говорит она, — но у меня где-то есть «Эмилия» и «Абрагим Эдамс», если любите Филдинга…