Допили вино, съели пирожные с земляникой, в самом деле вкусные, Сева рассказал еще немного о Мерсине, потом из кафе «Чайковский» перешли в Зал Чайковского.
Таня и вообще не очень разбиралась в музыке, а Шостакович и вовсе не вызывал у нее никаких чувств, кроме тревоги.
«Зачем я вспомнила… всё то? – думала она под надрывные звуки, от которых ей хотелось сжать виски ладонями. – Как назло, в мае все тогда и случилось…»
Только в тот год май был не промозглый, а теплый, к его середине запах черемухи начал сменяться запахом сирени, и оба этих запаха, отступающий и подступающий, обвивали беседку на Звездочке и сидящих в ней мужчину и двух женщин…
«Я не хочу об этом вспоминать! Это прошло, уже не вернется, физически не может вернуться. Я об этом забыла».
Музыка наконец закончилась. Решетов смотрел на Таню сверкающими глазами.
– Поразительно! – воскликнул он. – Шостакович поразительно интеллектуален.
– Да… – промямлила Таня.
«Я зато не поражаю интеллектом», – подумала она при этом.
Вышли на улицу, на переливающееся огнями Садовое.
– Земляника была, конечно, хороша, – сказал Сева, – но неплохо бы и поужинать.
Ужинать Тане не хотелось, оставлять Алика одного слишком поздно не хотелось тем более. Позвонив ему в антракте, она убедилась, что он дома и гости его тоже. Спросила, чем занимаются, получила лаконичный ответ «в саду сидим», забеспокоилась, не курят ли, решила, что все-таки это не худшее, чем они могут заниматься, а так-то вроде бы тихо у них…
– Не получится, Сева, – сказала Таня.
Видно было, что он расстроился. Может, в адвокатской своей профессии он и умеет скрывать свои чувства, но как раз в области чувств – не умеет совсем.
– Я понимаю, – тем не менее кивнул он. – Вы не хотите надолго оставлять ребенка одного.
Таня только теперь обратила внимание, что они зачем-то идут по Садовому к саду «Аквариум», в противоположную от метро сторону.
– А куда это мы идем? – спохватилась она.
– Я машину на углу Малой Бронной оставил, – объяснил Сева. – Отвезу вас.
– Совсем ни к чему, – пожала плечами Таня. – На метро прекрасно доеду. Или на такси. Да, на такси, точно.
Она открыла сумочку, чтобы достать телефон, но Решетов задержал ее руку. Словно бы этим движением, неожиданно порывистым, попросил ее не торопиться.
– Татьяна… – сказал он. – Лучше было бы, конечно, поговорить об этом как-то иначе, не на ходу…
– О чем – об этом? – не поняла она.
– О том… Дело в том… Я все-таки скажу сейчас, раз уж так… Вы мне стали дороги. – Он разволновался, щеки снова пошли алыми и белыми пятнами. – Очень дороги, Татьяна. Вы спрашивали, о чем я думал, глядя на море…