В Москве было лишь несколько школ с совместным обучением, Иван готов был возить Вадьку в любую из них, но, съездив в каждую и присмотревшись, понял, что в этом нет смысла. Ему показалось, что, хоть учителя и стараются, все равно одноклассники смотрят на таких, как Вадька, отчасти презрительно, отчасти с отвращением или опаской. Он не столько понял это, сколько почувствовал: ему ежедневно приходилось настраиваться на чужую, пусть и сыновнюю волну, поэтому он стал чувствовать любые чужие волны мгновенно. А уж догадаться, чего хотят или не хотят дети, распознать их нехитрые импульсы, – это не представляло для него ни малейшей сложности.
Вадьку дети не хотели. Как, впрочем, не хотел его и весь мир, в котором он обречен был жить.
Что ж, его взяли в школу при Центре, и потихоньку-помаленьку он стал в ней учиться, и даже успешно. Главное, ему стало проще усваивать новое – стена, которой он был отделен от мира, сделалась проницаемой.
Лиля воспряла духом, стала строить планы на будущее – как они поедут отдыхать вместе с ребенком, а потом возьмут ему няню, теперь ведь это уже проще, а потом съездят куда-нибудь с Иваном вдвоем…
Сам он тоже думал о будущем, но не об отдыхе, а о том, что начнет работать. Много лет он не позволял себе думать о себе как об отдельной единице. Это были бесплодные размышления, в них не было смысла, вот и не позволял. Но теперь… Наверное, вернуться к специальности не получится, ведь все ушло так далеко вперед… Или получится?.. Иван стал смотреть, что представляет собой нынешняя авионика, и с радостным удивлением понял, что все это не кажется ему темным лесом. Если займется всерьез, то…
Все планы пошли прахом, когда у Вадьки начался переходный возраст. Гормональный удар оказался разрушительным: внутри у него словно обрушились все конструкции, которые возводились много лет. Он снова замкнулся в своем пространстве, перестал реагировать на окружающих, отказывался чему-либо учиться… Все надо было начинать заново.
Если бы не школа Центра аутизма, выкарабкаться из этой ямы было бы невозможно. Но школа была хорошая, методики использовались самые передовые, приезжали педагоги из разных стран. И Бенджамен Джойс был одним из таких педагогов.
Увидев его впервые, даже Иван улыбнулся. Невозможно было иначе отреагировать на человека такого неодолимого обаяния. Бен Джойс был высокий, чернокожий, широкоплечий, а улыбка у него была такая, что женщины должны были бы вешаться ему на шею гроздьями.
Реакция женщин значения для Ивана не имела, а вот то, как отнесся к Бенджамену Вадька… Это было нечто неожиданное и поразительное, особенно после только что пережитого краха всех навыков.