Левертов положил руку ей на плечо.
– Таня… – сказал он.
Голос его дрогнул. Дверь распахнулась.
– Так и знала! – воскликнула мать. – Вон она для чего тебе нужна! На мясцо молодое потянуло?!
– Что вы говорите, боже мой!
Евгения Вениаминовна тоже стояла в дверях, у матери за спиной. Левертов поднялся. Все они смотрели на Таньку, будто оцепенели.
Но мать не оцепенела, конечно. Она подскочила к Таньке и, схватив ее за руку, рывком подняла на ноги.
– Одевайся, – сквозь зубы проговорила она. – Босоножки надевай, куртка твоя вот. – Она сунула Таньке куртку, которую держала в руках. – Ну, кому говорю?!
Если б у Таньки был сейчас в руках нож, она ударила бы не задумываясь. От ясности того, как она это поняла, у нее даже губы свело.
– Прекратите немедленно! – В горле у Левертова клокотала ярость. – Дайте ей хотя бы собраться.
– Нечего ей тут собирать!
– Ребенок болен! – У Евгении Вениаминовны голос дрожал. – Хотя бы это примите во внимание.
– Неизвестно еще, чем вы ее тут заразили! – Мать потащила Таньку по коридору в прихожую. – Я ее, как домой привезу, сразу в кожвендиспансер отведу провериться, даже не надейтесь, что вам с рук сойдет!
«Ничего он против этого не сделает. Ни-че-го».
Танька проговорила это только про себя. Вслух она ничего сказать не могла, губы так и не отпустило.
Она молча надела ярко-голубые осенние туфли – Евгения Вениаминовна купила их вместо разорванных босоножек, – вышла из дома, спустилась с крыльца. Мать вышла следом. Левертов стоял в дверях. Его взгляд прожигал Таньке спину, но она не обернулась. Чего оборачиваться? Всем только хуже будет.
Спустившись с крыльца, мать обернулась и сказала, рубя каждое слово:
– А если только попробуешь к ней приехать, посажу тебя, понял? Я не я буду – посажу. За растление малолетних.
– Вы зря пытаетесь мне угрожать, – сказал Левертов.
По его ледяному голосу Танька поняла, что он не боится. И что про нож он думает сейчас точно так, как сама она думала пять минут назад. Но что толку? Тут ни бесстрашие, ни нож не помогут.
– Тайком к ней явишься? Только попробуй – убью, – сказала мать. – Не тебя – ее. Понял?
Евгения Вениаминовна ахнула. Мать взяла Таньку за руку и вывела за калитку.
– Но почему? – Решетов оторопел так, что у него дрожали руки. – Не понимаю!
Ложка, которую он крутил в руке, наконец выпала из его пальцев и со звоном ударилась о край тарелки с солянкой.
– Вы ищете в этом логику, Сева? – усмехнулась Таня. – Не стоит.
– Но должна же быть хоть какая-то причина! – Он потер ладонями щеки. – Чтобы действовать настолько во вред собственному ребенку… Чтобы даже… убить его быть готовой!