В общем, до того как забрать Вениного сына из детдома, следовало завершить текущие дела, чтобы потом на них не отвлекаться, это было для нее очевидно. Поездка на мастер-класс в Париж была из числа таких дел.
За месяц с лишком она виделась с Аликом несколько раз в детдоме. Еще два раза он заходил в ее квартиру на Петушках. Включался домофон, и через минуту он стоял на пороге, и любопытство перекрывало в его взгляде все другие чувства.
Разговаривать с ним было легко. Библиотекарша не зря поминала его любимые книжки: он в самом деле читал с охотой, это чувствовалось по развитости его вообажения. Сведения, которыми оно питалось, были обрывисты и случайны, это чувствовалось тоже.
В нем вообще легко соединялось то, что должно было бы соединяться трудно: свобода соприкосновения с жизнью – и настороженность, едва ли не враждебность по отношению ко всему, что было ему в жизни непонятно, догадливость в сложном – и беспомощность в самом простом… Таня видела это в нем так, будто смотрела в открытую книгу. А вернее, в зеркало, которое отражало бы не нынешнюю ее, а такую, какой она была когда-то.
Когда он приходил в последний раз, Таня гладила белье и смотрела новую серию своего любимого «Карточного домика». Она хотела выключить телевизор, но Алик заинтересовался, что за фильм такой, и они досмотрели вместе. Она удивилась, как легко он разобрался что к чему не только в сюжете фильма, который увидел впервые и с середины, но и в обстоятельствах американской жизни, которой не видел никогда и о которой не мог иметь ни малейшего представления. Удивилась, но тут же вспомнила, что и она ведь разобралась в «Карточном домике» таким же самостоятельным образом.
А когда Таня в тот день спросила Алика о самом простом – что ему привезти из Парижа, – он пожал плечами и сказал:
– Не знаю. Что захотите. Что сможете.
Ни в его тоне, ни в выражении глаз не было вежливого стремления изобразить равнодушие, но было соединение жгучего любопытства с растерянностью и едва ли не с испугом. И Таня догадалась, почему так: он понятия не имеет, что можно привезти из Парижа, и предполагает, что привезти можно все, и хотел бы получить все, и понимает, что это невозможно, и не очень все-таки верит, что невозможно, и не умеет сделать выбор…
Как он относится к ней, Таня не понимала, но об этом его как раз таки не спрашивала. Без неприязни, и достаточно. Она видела, что интерес к ней у него большой, но не обольщалась по этому поводу, потому что его интерес к кофеварке с разноцветными капсулами, которая стояла у нее в кухне, был не меньший, а то и больший. Просто его жизнь была так скудна на впечатления, что любой шаг в другую жизнь, даже маленький и ненадолго, был для него огромным событием; это она понимала и до того, как услышала на занятиях для приемных родителей.