Церкви с их куполами, по форме и по цвету напоминающими перевернутые незрелые фиги, производят приятное впечатление, когда подъезжаешь к городу. Проходимец, явившийся за нашими вещами, стащил с себя картуз и приветствовал нас, как друзей, широкой почтительной улыбкой.
Совсем не похоже на французскую наглость и на такую глупую и тяжеловесную немецкую важность!
Я неустанно глядела в окошко кареты, которую подали, чтобы везти нас в гостиницу.
Здесь прохладно, но нет той промозглой сырости, что в Петербурге. Город этот самый обширный в Европе по своей площади и очень древний; улицы вымощены толстыми камнями неправильной формы, и сами улицы какие-то неправильные: то вверх, то вниз, на каждом шагу сворачиваем, кругом дома с небольшим числом этажей, часто одноэтажные, но высокие и с большими окнами. Такая роскошь, как простор, здесь никому не в диковинку: местные жители не знают, что значит громоздить этаж на этаж, комнату на комнату, жильцов на жильцов.
«Славянский базар» похож на «Гранд-отель» в Париже, там даже есть большой круглый ресторанный зал, на который можно смотреть со второго этажа, словно с балкона в театре. «Славянский базар», может быть, не такой роскошный, зато бесконечно чище и куда дешевле, особенно в сравнении с гостиницей Демута.
Швейцары в домах одеты в черные куртки, брюки заправлены в сапоги до колен, а на головах каракулевые шапки.
Вообще, многие в национальном платье, простые люди носят свое платье, и не видно кошмарных немецких жакеток, и вывески немецкие попадаются реже прочих, но все-таки есть, к сожалению, все-таки есть.
Я растрогалась, пока нанимала фиакр: кучера умоляют садиться к ним с такой горячностью, что, останавливая свой выбор на ком-нибудь одном, боишься насмерть обидеть другого. Наконец мы уселись в подобие невероятно узкого фаэтона, и началась скачка с препятствиями. Мы быстро, как ветер, скользили по камням мостовой среди трамвайных рельсов, пешеходов и карет; нас поминутно трясло, а часто чуть не вышвыривало из экипажа. Этьен охал и тревожился, а я хохотала над ним, над нашей дикой скачкой, над ветром, который трепал мне волосы и обжигал щеки, и у каждой церкви, у каждой часовни, у каждого распятия или иконы набожно крестилась по примеру простых людей на улице. А вот босые ноги у женщин неприятно меня поразили. Поехала в пассаж Солодовникова покупать белый рюш; гуляла там, задрав голову, болтая руками и улыбаясь до ушей, как у себя дома. Хочу уехать завтра, ничего не могу купить, денег у меня только-только хватит доехать до дяди Этьена.