Вторник, 24 октября 1876 года
У меня не было детства, но дом, где я жила совсем еще маленькой, мне симпатичен, а может быть, даже дорог. Я знаю там всех и вся. Слуги, от мала до велика, состарившиеся на службе у нашей семьи, удивляются, как сильно я выросла. И я наслаждалась бы милыми воспоминаниями, не будь мои мысли отравлены нынешними заботами.
Меня называли «муха», а я не умела выговорить русское «х» и говорила «му́ка». Зловещее совпадение. <…>
Необъятная дедушкина библиотека предлагает огромный выбор любопытных и редких книг. Я отобрала одну, потому что больше мне ее нигде не достать (в сущности, это запретное чтение) и с целью отбить себе охоту к таким книжкам… Как объяснить? Словом, схватила я «Мадемуазель де Мопен» Т. Готье. Ха-ха! – скажете вы, не правда ли? Затолкала ее под матрас и попросила Лелю лечь у меня в комнате, чтобы почитать вместе. Но вместо этого мы до двух проболтали и не успели (к счастью) прочесть ничего, кроме предисловия, а право, любопытно.
Среда, 1 ноября 1876 года
<…> Как только Поль вышел, я осталась одна с этим чистым и прелестным существом по имени Паша. <…>
– Так я вам по-прежнему нравлюсь?
– Ах, Муся, разве я могу с вами об этом говорить?
– Да очень просто! К чему такая сдержанность? Почему вы не хотите быть простым, искренним? Я не стану издеваться; если я смеюсь, тому виной нервы, и ничто иное. Я самое несчастное существо на свете, и никто меня не жалеет.
– Вы несчастны?
– Да, несчастная.
– Ха-ха-ха!
– Дурак.
– Спасибо.
– Значит, я вам больше не нравлюсь?
– Нравитесь.
– Почему?
– Ну, потому… потому… словом, не знаю, не могу понять.
– Если я вам не нравлюсь, можете об этом сказать, вы для этого достаточно искренни, я достаточно равнодушна… Ну, в чем все-таки дело? В носе? В глазах?
– Видно, что вы никогда не любили.
– Почему?
– Потому что когда разбирают черты, что лучше, нос или глаза, глаза или губы… это значит, что любви нет.
– Вы совершенно правы; кто вам сказал?
– Никто. – И он продолжал: – Не знаю, чем вы нравитесь, скажу вам откровенно: всем обликом, манерами, а главное, характером.
– Я добрая?
– Да, во всяком случае, когда не играете комедию, а нельзя же играть все время.
– Опять вы правы… А мое лицо?
– Бывает такая красота… то, что называют классической красотой.
– Да, знаем. Что же дальше?
– Что дальше? Бывает, видишь женщин, тех, что слывут миловидными, но они пройдут – и о них забываешь. А бывают лица… красивые, милые… и после них надолго остается впечатление, остается какое-то приятное, нежное чувство.
– Превосходно… ну и что дальше?
– Как вы допытываетесь!