А старая Боксы-компыр набирала темп. Каждый удар бубеном по крепкому богатырскому лбу она стала сопровождать горловым пением. Слов разобрать было нельзя, но мурашки по коже побежали у обоих очевидцев. В какой-то момент, Боксы-компыр целиком и полностью погрузилась в транс и стала разговаривать с кем-то невидимым, грубым мужским басом на загробно-тарабарханском, не переставая дубасить богатыря бубеном. Возможно, она отговаривала ангела смерти, пришедшего за душой Перебора, или, может быть, просто проклинала переменчивую погоду, от которой у неё всегда ломило суставы. Кто его разберёт? Всё ведь на «тарабарханском». Но у двух свидетелей творимого «таинства», храбрых и отважных воинов, поджилки тряслись как у деревенских дурочек гадающих в полночь на зеркалах и свечках.
Ещё бы они не тряслись! Даже хижина заходила ходуном, словно и не хижина это была вовсе, а подвыпившая избушка на курьих ножках. Зелье в казане стало выплёскиваться, питая своей магической субстанцией огонь. Языки пламени взметнулись к потолку, не дотянувшись совсем чуть-чуть до верхового пожара. Знахарка рявкнула что-то угрожающее и ужасно захохотала. Не выдержав её утробного хохота, Скотти-варвар свалился в обморок. Нет, лучше, скажем – вошёл в нирвану. Барабир-багатур, немногим больше знакомый с методами врачевания старой знахарки, ещё крепился, но увидев, как изо рта богатыря нехотя полезла сущность, напоминавшая тёмное пыльное облачко, отключился следом за варваром. И слава духам! Если бы они увидели как после изгнания этой фигни, сквозь щели в камышовых стенах хижины влетело другое, уже светящееся облачко и рыбкой занырнуло богатырю в рот, точно бы умом тронулись. А так пронесло.
Старая Боксы-компыр последний раз ударила бубеном в богатырский лоб и, обессиленная, повалилась наземь. Всё стихло, и даже только что бесновавшийся в центре хижины огонь с шипеньем заполз под опустевший казан и там погас.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Солнечные зайчики восходящего солнца, проникая сквозь щели продуваемой всеми ветрами хижины, осторожно касались спавших людей, словно проверяя живы ли они или можно выносить. По хижине плавали невесомые пылинки, которые, попадая в узкие, словно огенные ножи, лучи, вспыхивали на мгновенье, чтобы вновь раствориться в полумраке жилища. Стояла благостная тишина раннего утра. Ничто не напоминало о творившемся здесь ночью жутком ритуале жизневозвращения (не путать с жертвоприношением).
Почуствовав на лице тёплые лапки солнечных «ушастиков», Скотти-варвар перевернулся на другой бок и столкнулся нос к носу с дремавшим багатуром. Потревожив друг друга, они одновременно открыли глаза и отпрянули в стороны. Где же это видано, чтобы воины вместе спали, да ещё сталкивались во сне носами. Вспомнив события прошедшей ночи, варвар и багатур отбросили взаимные подозрения и осмотрели хижину на предмет наличия остальных вольных и невольных участников тех событий.