Текли месяцы, пугающий диагноз стал прошлым. Наталья набрала вес, округлилась, на щёки вернулись лукавые ямочки. А голос не вернулся; ушёл, как говорили в институте, сравнивая, очевидно, по народной традиции голос со стихийным, а значит, и своенравным по своей природе явлением – источником, ручьём… Такое сравнение снимало с обладателя определённую толику ответственности, но что с того было Наталье? Потеря низвергла её с вершины – в самые низы вокальной иерархии, противопоставила тем, кто имел хотя бы немного, смешала с уличной толпой.
Наталья расписалась в журнале выдачи документов с чувством, будто подписывает собственный приговор. Прощальный хлопок институтской двери прозвучал, как хлопок двери камеры для осуждённых к пожизненному заключению.
Она остригла длинную свою косу (да как! под мальчика!), объявила родителям, что учиться не хочет, пойдёт работать, и спустя немного времени устроилась помощником кладовщика на склад стройматериалов. Очень быстро Наталья отдалилась от семьи. Её родители не стремились заглядывать в Натальину душу. Не понимали они, что происходит с дочерью, и втайне надеялись на скорое её замужество.
Помощник кладовщика – место бойкое. Постепенно Наталья научилась, по тихой просьбе ласковых оптовиков, отпускать больше указанного в накладной (то гвоздей, то цемента, то краски) и, прикрыв глаза ресницами, укрывать в карман фартука мятые бумажки. Вечером она вываливала шуршащий ворох перед кладовщицей, подсчитывала прибыль и вместе с наставницей подбивала цифры в ведомостях. Наталье полагалось двадцать процентов «дохода», кладовщица забирала тридцать, а пятьдесят отдавали директору склада. Мошенничали аккуратно, не зарывались, умеряли аппетиты ради безопасной стабильности. Так что материально Наталья жила куда лучше бывших своих сокурсниц, о чём она себе напоминала.
А напоминать приходилось часто. Потому что саднила душа, отворачивалась в горестном недоумении от новой Натальиной действительности, задыхалась. «Ничего, привыкну, – упрямо думала Наталья, – человек ко всему привыкает, такая скотина». И назло пересчитывала-пересчитывала-пересчитывала банки с краской, проверяла-проверяла-проверяла номенклатуру гвоздей-шурупов-саморезов, отмечала бессмысленным пинком съехавший с кучи мешок цемента.
И редко, на самом деле редко, – срывалась… бешеным вихрем выскакивала на улицу и стояла, глубоко дыша и перебегая по предметам вокруг горячечными глазами.
Гордячка Наталья. Отчаяние, ожесточение – она и сама не понимала, зачем она на этом складе. Никуда не ходила: ни на вокальные концерты, ни на выступления бывших сокурсников. От афиш филармонии шарахалась, как от щитов «Не подходи! Убьёт!». А вериги меж тем день ото дня становились тяжелее.