Не филармония.
Наталья была натурой музыкальной. Несмотря на то что она была практична, мало интересовалась вопросами, не имеющими отношения к её жизни, не употребляла выражения «шестое чувство» и, наконец, уже больше десяти лет назад поставила крест на вокальной карьере, – несмотря на всё это она сохранила интуитивную чувствительность, так часто свойственную одарённым натурам. В эти минуты она не находила себе места от тревоги. Беспокойство возрастало, но она могла только ждать. Иван включит телефон, увидит пропущенный вызов и перезвонит. Обязательно перезвонит. Он жив, он здоров, он в сознании, он в порядке, не в реанимации – ведь если б такое случилось, ей бы уже сообщили…
Не зная, что происходит, и понимая, что её беспокойство, возможно, плод воображения, Наталья сидела и тихонько плакала от необъяснимого страха.
Иван действительно был в полиции. Его вызвали с утра, в начале десятого, по телефону, через секретаря, и – срочно. Негодуя и недоумевая (почему вызывают в разгар рабочего дня? по телефону? что за бардак!), Иван отпустил студентов и поехал в отделение. Следователь в звании майора, крепкий мужчина лет сорока, сообщил, что вчерашние зеваки, которыми были полны обочины на месте происшествия, выложили в Интернет фотографии трагедии с провокационными комментариями. Поднялся шум, поползли слухи и домыслы о том, что якобы из-за того, что сбитый был человеком без роду-племени, следователи работали спустя рукава… Бывает такое, развёл руками следователь, когда на пустом месте возникает бочка арестантов. Руководство полиции потребовало, чтобы начальник отделения выступил в вечерних новостях с опровержением, рассказал, как всё было на самом деле. До трёх часов нужно опросить как можно больше свидетелей.
Следователь извинялся. Иван вздохнул и взял ручку.
Через полчаса он вышел из кабинета. Как и почти всякому гражданскому, попавшему в военную организацию, в этом казённом, насквозь прокуренном здании ему было не по себе. Он спешил в учебный Центр, где у него ещё оставались дела.
Когда он уже открыл дверцу машины, сзади раздался крик:
– Ванька-а-а!
Это был даже не крик – призывный вопль. Он никак не мог быть адресован Ивану, поскольку Ванькой его называли, наверно, только в детском саду. Тем не менее Иван обернулся.
От здания полиции к нему летела женщина в длинном красном платье, босоножках на высоких каблуках и в ореоле развевающихся волос… Не дойдя до Ивана несколько метров, она натолкнулась на его недоумевающий взгляд и остановилась:
– Ты… не узнаёшь меня?
На него смотрели большие, темные, выразительные глаза. Смуглые пальцы смахнули с лица чёрные пряди. Полные, ярко накрашенные губы сложились в улыбку.