— Это твой отец, Стефани.
Малышка посмотрела на рисунок расширенными глазами, изучая каждый его фрагмент.
— Он был очень красивым.
— Да, был.
Она отвернулась, борясь с непрошеными слезами. Она не плакала со дня его смерти. И больше отнюдь не собиралась. Тем более при Стефани.
— А можно, я попрошу Ричарда вставить рисунок в рамку и поставить в гостиной?
Она молчала, глядя на рисунок. Как ей тогда удалось передать этот блеск в глазах? Да еще без красок? Почему ей до сих пор так больно, ведь она уже смирилась со смертью сестры! Должно быть, это потому, что ее смерть они переживали вместе, а его — она одна. Да еще это чувство вины… Умереть должна была она.
Да, теперь она будет редко заходить в гостиную.
— Можно.
И ребенок взлетел словно птица, нежно прижимая рисунок к груди, боясь помять или испортить.
Но воспоминания нахлынули сами собой.
Алекс, зачем ты это сделал? Зачем? Умереть должна была она, а не он. У него была дочь и вся жизнь впереди, а у нее… У нее не было ничего кроме злости.
Теперь же ее переполняет жажда мести, и она отомстит. То животное умрет, или ей незачем жить. О ее детях позаботятся Ричард и Мари, или даже Энтони…
Почему она вспомнила о нем?
И, как бы в ответ, ребенок внутри нее пошевелился. Не важно, кто у нее будет, мальчик или девочка, она назовет ребенка в честь своего друга, погибшего ради того, чтобы она жила.
Нужно пойти сказать Ричарду, что она разрешила повесить тот рисунок в гостиной, а то еще не поверит и начнется настоящая буря. Умение устраивать сцены Стефани унаследовала от матери, по крайней мере, так сказал отец, он-то лучше знает…
* * *
Да, хуже просто не может быть.
Сперва его посреди дороги застает настоящий ливень, потом на склоне он теряет всю взятую в дорогу одежду; слава Богу, хоть деньги при нем. И вот уже три дня, как он не смог нормально поспать. Все встречающиеся по пути постоялые дворы не отличались особыми удобствами, а в последнем он даже не смог побриться, так что сейчас у него был просто потрясающий вид.
Но дорога начала улучшаться, по сторонам появились ухоженные поля. И совсем не далеко начиналась ухоженная аллея, должно быть ведущая к прекрасной вилле.
Здесь такие не часто встретишь.
Он остановился, глядя на аллею. Глупо в таком виде даже пытаться подъехать к такому дому. Даже его конь никого не убедит. Подаренного Дианой Аполлона примут за ворованного, а его самого за вора. Еще бы, красавец, потомок Зевса, на котором сидит чуть ли не оборванец.
Но другого пути у него не было. Конь устал, хотя и продолжал идти, не сбавляя шага, помнил школу Дианы.