В одном из магазинов продавали сантехнику, второй, похоже, давно пустовал: окна заросли грязью.
— Ну вот, Эд… — промолвил дядя.
— Понятно. Это все, что мы пока можем сделать.
Мы прошли по Франклин-стрит до Эри-стрит и наискосок на Уэллс.
— Я только сейчас сообразил, что проголодался как волк, — сказал дядя Эм. — Не ел ничего с полудня, а ты с двух часов. Пойдем на Кларк-стрит, перекусим.
Мы зашли в кафе, где барбекю подавали круглые сутки. Мне не хотелось есть, но сандвич со свининой, картофель фри и капустный салат я умял только так, и мы заказали по второй порции.
— К чему ты стремишься, Эд? — поинтересовался дядя.
— В смысле?
— Что намерен делать в ближайшие пятьдесят лет с хвостиком?
Я немного растерялся, хотя ответ знал назубок:
— Ничего особенного. Я учусь на печатника. Выучусь — буду работать на линотипе или вручную набирать. Наборщик — хорошая профессия.
— Собираешься остаться в Чикаго?
— Не думал пока об этом. В ближайшее время, да. Пройду обучение, стану практикантом и смогу работать где захочу.
— Иметь профессию — дело хорошее, но не позволяй ей иметь тебя. Это как с… Тьфу ты, я же не голландский дядюшка, чтобы мораль племяннику читать.
Он хотел сказать «с женщинами», но промолчал. Не считал меня, значит, полным кретином.
— А во сне ты что видишь? — серьезно спросил он.
— Судьбу мне хочешь предсказать или психоанализ проводишь?
— Не вижу разницы.
— Этим утром мне снилось, что я хочу достать тромбон из магазинной витрины, прямо через стекло. Так и не достал, между прочим. Увидел, как Гарди скачет через веревочку, и проснулся. Теперь ты знаешь обо мне все.
— Дело нехитрое, Эд — две утки одним выстрелом, — усмехнулся он. — Опасайся одной из них. Ты понимаешь, о чем я?
— Кажется, понимаю.
— Чистая отрава, парень, такая же, как и Мадж… ладно, не будем. А тромбон? Ты что, играешь на нем?
— Хотел раньше научиться, чтобы в оркестре играть. Взял в школе инструмент, но соседи крик подняли, больно уж он шумный. Мама тоже не одобряла.
Парень за стойкой выдал нам заказ. Я уже наелся, и сандвич показался мне чересчур большим. Я съел немного картофеля и обильно полил его кетчупом. Прямо как кровь. В переулке, может, ее и не было — человека можно убить, и не пролив крови, но мне упорно представлялась папина разбитая голова и пятно на кирпиче, теперь стершееся или смытое. Его ведь смыли бы? А, черт. Может, его вообще не было, но сандвич мне вконец опротивел. Я зажмурился и стал думать о первом, что мне пришло в голову. Это оказалась дурацкая считалка: «Раз, два, три, О’Лири, четыре, пять, шесть, О’Лири, семь, восемь…»