Я залил кипяток в кофейник, поставил его на тихий огонь и помчался в аптеку Классена. Я его знал, верил, что болтать он не станет, и потому выложил все как есть.
— Есть хорошее средство, патентованное, — произнес он.
— И что-нибудь дыхание освежить, — попросил я. — Ей ведь с людьми общаться.
Короче, мы это сделали. Привели маму в чувство.
Похороны прошли достойно. С папой я уже попрощался и воспринимал их просто как необходимую церемонию, дань уважения его праху. Я сидел по одну руку от мамы, Гарди — по другую, дядя Эмброуз с другой стороны от меня.
После службы ко мне подошел Джейк, мастер из типографии.
— Ты ведь вернешься к нам, Эд?
— Разумеется.
— Можешь не спешить с выходом. Работы сейчас не так много.
— Мне надо кое-что сделать, Джейк. Ничего, если меня пару недель не будет?
— Выходи, когда хочешь, только не передумай. Без отца, конечно, будет уже не то, но начал ты хорошо и скоро получишь хорошую специальность. Мы тебя ждем.
— Я вернусь. Обязательно.
— В шкафчике Уолли остались кое-какие вещи. Прислать их или сам зайдешь?
— Зайду. Мне еще зарплату надо получить за три дня, с понедельника по среду. И папе причитается то же самое.
— Я скажу в конторе, чтобы тебе приготовили чеки.
Дядя Эмброуз вернулся с кладбища вместе с нами.
Мы сидели молча, не зная, о чем говорить. Дядя предложил сыграть в карты, и мы сыграли, в джин-рамми — он, я и мама.
— Вечером отдыхай, — сказал он, когда я вышел проводить его, — а завтра в полдень жду тебя в своем номере.
— Ладно. А вечером точно не надо ничего делать?
— Нет. С Бассетом я и без тебя встречусь. Попрошу его выяснить, кто живет в тех квартирах, где веранды в переулок выходят. Подготовительную работу он сделает лучше нас, а если там наметится след, мы им тоже займемся.
— Тоже? Ты Кауфмана имеешь в виду?
— Его. На дознании он врал, ты заметил?
— Да, были сомнения.
— А я даже не сомневался. Бассет с ним подкачал, но мы это исправим. Значит, в полдень я тебя жду.
Около семи часов мама предложила мне сводить Гарди в кино, на Луп куда-нибудь. Ну что ж, подумал я. Может, маме одной побыть хочется. Я наблюдал за ней незаметно, пока Гарди смотрела в газете, что где показывают: напиваться снова она вроде не собиралась, да и вряд ли ей захотелось бы после утренней встряски. На похоронах никто ничего не заметил, даже дядя Эмброуз, по-моему. Все осталось между нами и аптекарем Классеном. Глаза у мамы, правда, покраснели, и лицо отекло, но все должны были подумать, будто это от слез.
Думаю, папу она любила по-настоящему.
Гарди выбрала какую-то муть, но между сеансами там играли хороший свинг, и я согласился. Фильм действительно оказался паршивый, зато духовые в оркестре — что надо. Два тромбона, оба отличные. Один солировал не хуже Джека Тигардена. В быстром темпе, может, и нет, но его низы прямо насквозь пробирали. Я бы миллиона баксов не пожалел, чтобы так научиться, будь у меня миллион.