— А то. Тут меня прикрыли, в Спрингфилде, десять к одному, тоже прихлопнут. Если Джейк сможет запустить шарманку по новой, пусть сам и пользуется. Сколько мне выделишь?
— Платишь Мори столько же, сколько я, остальное твое. Главное, за имуществом моим присмотри. Если не вернусь до конца сезона, сдай сундук на хранение.
— Сделаем. Как с тобой связаться, если что?
— Чикагский главпочтамт, до востребования, но лучше не надо. Куда вы двинетесь после Спрингфилда, пока неизвестно, но я буду следить за вами по «Доске объявлений» и когда-нибудь догоню.
— Ясненько. Выпей на дорожку. — Здоровяк достал из кармана штанов плоскую пинтовую бутылку и дал дяде. — А это, значит, Эд, твой племянник? Тутс огорчится — она надеялась, он с нами останется. Упускает парень свой шанс, а?
— Как знать.
Здоровяк засмеялся.
— Ну все, Мордатый, иди уже. Мне нужно поговорить с Эдом. Ночью умер мой брат Уолли, его отец.
— Ух ты! Соболезную, Эм.
— Спасибо. Оставь мне эту бутылочку, ладно? Можешь открыться прямо сейчас, если хочешь — охотников сыграть будет много.
— Так и сделаю, Эм. Чертовски жаль… ну, ты знаешь.
Мордатый ушел. Дядя молча смотрел на меня, я тоже молчал. Минуты через две он спросил:
— Тебя грызет что-то, парень?
— Не знаю.
— Брось, я не такой тупой, как могу показаться, и вижу, что ты с утра ни слезинки не проронил. Ходишь как деревянный, а это вредно.
— Это скоро пройдет.
— Нет, не пройдет. Говори, что с тобой.
— Дай глотнуть, дядя Эмброуз, — попросил я. Он так и держал в руке бутылку, которую оставил Мордатый.
— Это не выход. Пить надо, когда хочется, а не когда пытаешься от чего-то уйти. Ты убегаешь с тех пор, как узнал, ведь так? Уолли вот тоже…
— Слушай, я же не собираюсь напиваться. Один глоток.
— Зачем тебе?
— Утром я понял, что совсем не знал папу. Думал, что он пьянь никудышная, а я лучше. Он должен был это чувствовать. Мы так и не узнали друг друга. — Дядя кивнул, и я продолжил: — Я бухло это вообще не переношу. Пиво еще туда-сюда, а виски совсем нет. Я хочу выпить за него, чтобы как-то сгладить свое к нему отношение. Он, конечно, не узнает про это, и все-таки… черт, не могу объяснить.
— Ох, провалиться бы мне! — Дядя положил бутылку на койку. — У меня тут где-то стакашки были. Балаганщику положено пить из горла, но мы с тобой этот закон нарушим. В память Уолли.
Он нашел в сундуке три алюминиевых стаканчика и налил — в два много, а в третий чуть-чуть.
— За Уолли!
— За папу! — Мне обожгло глотку, но я не поперхнулся и проглотил.
— Пойду скажу нашему главному, Мори, что я уезжаю.
Сидя с кошмарным вкусом чистого виски во рту и думая, что больше никогда не увижу папу, я вдруг разревелся. Не из-за виски — от одной рюмки не может так развезти, — просто внутри вдруг разжалось что-то. Дядя, видимо, знал, что так произойдет, потому и оставил меня одного. Понимал, что в моем возрасте не хочется плакать при ком-то.